— Думаю, это их не особенно удивило.

— Но они удивили меня, это точно. — Он улыбнулся, вспомнив о том шоке, который пережил при пробуждении: лежит тепленький под обнаженным телом Анжелы, а в палатку просовывается голова Ланы, и луч фонарика шарит по ним, и слова Ланы: «Время подниматься и светить, солнышки».

Затем в палатку просунулась голова Кита со словами: «Это вы, конечно, здорово придумали, ребята, но вам придется расстыковаться и перейти в палатку Глена».

После того, как их оставили одних, они быстро вылезли из спального мешка, натянули тренировочные костюмы и вытащили свои вещи наружу. Глен и Дорис, закутавшись в одеяла, уже толклись у костра.

— Назови ребенка моим именем! — выкрикнул Глен.

— Не волнуйся об этом, — сказала Анжела Говарду, как только они оказались в палатке Глена. — Я на таблетках.

— Я и не волновался. Но уж точно не назвал бы ребенка Гленом или Глендой.

Анжела рассмеялась, а Говард тем временем, стуча зубами от холода, забирался в спальный мешок.

— Хочешь ко мне?

Через несколько секунд она уже была внутри его теплого пухового мешка. Они прижались друг к другу и крепко обнялись. Оба дрожали.

— Как тебе нравится, что нас застали? — прошептала она.

— Знаю. О Боже.

— Кто-то, наверное, выиграл пять баксов…

Голос Анжелы нарушил ход его мыслей:

— Это была лучшая ночь в моей жизни.

— И в моей тоже, — сказал он, обернувшись через плечо, чтобы убедиться, что Глен и Дорис по-прежнему вне пределов слышимости. Те были еще дальше, чем прежде.

— Безумно рада, что тебе приснился какой-то кошмар, — продолжала Анжела. — Я услышала, как ты задыхаешься и всхлипываешь, и мне стало совершенно наплевать, что ты обо мне думаешь. Мне хотелось одного — обнять тебя. Мне было уже неважно, что ты считаешь меня… подпорченным товаром.

— Ну, я так не думаю.

— Ты думал. А я такая и есть.

— Ты замечательная. И если бы… с тобой ничего подобного не произошло, ты бы никогда не стала такой. Ты была бы другой. Возможно, даже превратилась бы в какую-нибудь ужасную противную стерву или что-то в этом роде.