Смерть Тельмы вызвала у меня противоречивые чувства.

То, что я оборвал человеческую жизнь, уже само по себе было достаточно плохо. Вдобавок еще и жизнь женщины. Не пристало обижать женщин, тем более убивать их. К тому же она была сестрой Кимберли, и это меня еще больше смущало.

С другой стороны, разве Тельма не получила по заслугам? Примкнула к Уэзли, который убил ее собственного отца и мужа сестры, вместе с ним мерзко и гнусно надругалась над Билли, Конни и Кимберли. А еще и над этими детьми — Эрин и Алисой. Не говоря уже о том, что помогла Уэзли замордовать их родителей.

Если и этого мало, так она и меня несколько раз пыталась убить — включая покушение у лагуны, которое едва не закончилось трагически для Конни. Мне чертовски повезло, что я до сих пор жив.

К тому же это ведь не было преднамеренным убийством. Наш поединок в бухте с моей стороны был самообороной — я только защищал свою жизнь.

И финальный акт этой драмы был вроде как несчастным случаем. Этого наверняка не произошло бы, если бы она не прикидывалась мертвой, или что там ей еще взбрело в голову.

Ей некого винить, кроме самой себя.

Где-то я даже был зол на Тельму за то, что она вы нудила меня убить себя.

Но с другой стороны…

Наверное, мне лучше не писать об этом.

Хотя почему бы и нет, черт возьми? Почему я дол жен на кого-то оглядываться? Моя цель — описать все, как было. Точно, без притворства…

Нельзя сказать, чтобы мне совсем не было гадко на душе из-за убийства Тельмы. В определенном смысле я испытывал угрызения совести, особенно потому, что она была сестрой Кимберли, а меня ужасала сама мысль о том, что я мог причинить последней дополнительные страдания.

Но не стану кривить душой.

Какая то частица моего Я просто ликовала от радости.

Мы сошлись с ней один на один, она и я, и это был поединок не на жизнь, а на смерть, и я прикончил ее.

Конечно, я чувствовал омерзение, отвращение, вину, страх и крайнюю усталость — но, чего греха таить, возбуждение было настолько сильным, что я весь трепетал внутри. И, пересекая нестриженый газон по пути к дому, я несколько раз вскинул вверх руку с мачете и сквозь зубы прошипел:

— Да! Да! Да!

Уноси готовенького, кто на новенького?

Немного везения, и этот «новенький», возможно, уже сошел со сцены. Ведь Уэзли так сильно грохнулся с лестницы. Самое меньшее, получил столь серьезные повреждения, что Тельма пустилась за мной в погоню без него. Может быть, он сломал ногу. А то и шею свернул.

Где-то в глубине души я надеялся, что падение не стало причиной его смерти.