— Не знаю.

— Ждать придется очень долго, — заметила Эрин. — И даже когда факел догорит, Уэзли просто окунет его в бензин и снова зажжет.

— Чем?

— А?

— Чем он снова зажжет его?

— А, у него есть папины зажигалки. Держит их в коробке там, наверху, для поджигания комков бумаги.

— И сигарет, — добавила Алиса. — Эта гадина дымит как паровоз. Это еще одно, чем он нас изводит. Окурки. Ему доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие швырять их в нас.

— Для этого ему вовсе необязательно влезать наверх, — пояснила Эрин. — Чаще всего он делает это с земли. Подходит к стенке клетки и с воплем «На подходе!» выстреливает окурком сквозь прутья. Увернуться от них труднее, чем от скомканных страниц.

— И они так обжигают, — прибавила Алиса.

— Какой ужас! — возмутился я.

— Да это что по сравнению с некоторыми другими вещами, которые он делает с нами.

— Руперт не хочет слушать об этом.

— А Тельма, та даже хуже Уэзли, — продолжала Алиса. — Иногда она заходит прямо к нам в клетки и…

— Прекрати, — оборвала ее Эрин. — Я вполне серьезно.

— Мне кажется, она не иначе как лесбиянка…

— Они оба — парочка больных психов, — перебила ее сестра. — Но давай оставим эту тему, ладно? К чему эти разговоры? Ты ведь не собираешься рассказывать Руперту обо всех гадостях, которые они вытворяют с нами?

— А Руперт не возражает. Так ведь, Руперт?

— Ну…

— Зато я возражаю, — отрезала Эрин. — Так что просто придержи язык, ради Бога. Это меня смущает. Руперту вовсе не обязательно слышать обо всех мерзких подробностях.

— Пусть сам за себя скажет. Ты хочешь услышать о любимых занятиях Тельмы, Руперт?