Но продолжал настойчиво расспрашивать:
— Фергюс был грустным или унылым? Он был в депрессии?
— Нет, совсем нет… Может быть, немного взволнованным, думая о неизбежности сражения, но, конечно, он не был в депрессии! Не думаете же вы, что он мог… покончить с собой?
— Я должен рассмотреть все версии, — солгал Фревен, который хотел расшатать барьеры в сознании молодой женщины.
— Он не смог бы! Фергюс не сделал бы этого никогда.
— Я не говорю, что вы его плохо знаете, однако если десяти дней достаточно, чтобы испытать к человеку привязанность, то это слишком короткий срок, чтобы как следует узнать его, вам не кажется?
— Может быть, но у меня… хорошее чутье в отношении людей, и я бы почувствовала, что Фергюс внутренне изменился. Он не был в депрессии. Он бы никогда не покончил с собой.
Фревен намеревался продолжать приводить в смятение молодую женщину, но он решил поменять подход, чтобы затронуть более глубокие струны в ее душе.
— Я очень сожалею, но мне придется спросить, Лиза, может быть, вы знали, что Фергюс виделся еще с кем-то?
— Вы хотите сказать, с другой женщиной?
— Или даже с мужчиной, все возможно.
Она тряхнула головой:
— Конечно, нет! Я сказала вам, что знала его недолго, но я хорошо
— Однако он по своей воле поздно ночью поднялся на борт «Чайки», а вы об этом не знали.
— Нет, нет, нет, это не то, что вы думаете, у него не было любовницы!
— Не то, что я думаю? Почему? Вы об этом знаете больше, чем я?
Ее глаза горели гневом и злобой, это был взгляд женщины, загнанной в тупик или попавшей в ловушку.
— Ну, — сказал Фревен спокойным, добрым голосом, — если вы решили больше не скрывать ничего от меня, то… что вы знаете?