Мальчик, привязанный к койке, продолжал движения головой – влево и вправо. Взгляд был устремлен в потолок.

– Женечка…

Она подошла ближе.

Голова в сосульках жирных волос мотнулась, и бессмысленный взгляд выпученных воспаленных глаз встретился с глазами матери. Движение остановилось. Губы растянулись в широком оскале.

– Это я, мама…

Пряжки ремней звякнули от одновременного мощного рывка. Койка подпрыгнула. Загипсованная нога закачалась на железных распорках.

– Дай нам тебя за жопу обнять! – вместе с брызгами желтоватой слюны вырвался вопль из раскрытого навыворот рта. – Дай нам тебя за жопу обнять!

Женщина отскочила, резко развернулась и бросилась прочь из палаты, закрывая руками лицо.

* * *

В купе было душно и совершенно темно, так что Даниил, проснувшись, не мог понять, открыл глаза или нет.

Мерно стучали колеса. Позвякивали стаканы на столике. Из кромешного мрака звучал мерный храп водителя Андрея, которого откомандировали вместе с ним: проводить до Петербурга и передать сестре с рук на руки. Даниил приподнял шторку и посмотрел в окно: черные и синие тени мелькали, как в мрачном калейдоскопе, в который забыли добавить другие цвета, кроме этих. Изредка болидами проносились слепяще яркие оранжевые и белые фонари.

Почему он проснулся?

Клочками тумана мелькали обрывки нехорошего сна. Кажется, снилась школа. Да, точно: только класс напоминал почему-то казематы какой-нибудь крепости, каменные стены сочились ледяной влагой, а стулья и парты были сложены из широких булыжников. С низкого земляного потолка вниз сыпались жирные белые черви. Но это точно была школа и класс, потому что за похожим на большое надгробие учительским столом восседала покойная Крупская: на ней была странная, похожая на чешую зеленая кофта, большие груди растеклись по гладкому камню, выпученные глаза неприязненно глядели на учеников. Даниил сидел впереди и не видел других, но знал, что они есть у него за спиной. Крупская спрашивала урок: кажется, задавали выучить наизусть какое-то стихотворение, и все по очереди декламировали каждый по одной строчке. Настала его очередь, и он забыл нужный ответ, стал вспоминать его, долго, мучительно, и все же ответил – да, ответил: «К сиськам твоим дружно мы припадем», вот что он сказал. И вот почему проснулся.

Его разбудил тихий звук собственного голоса, бормочущего сквозь сон.

– К сиськам твоим дружно мы припадем.

Ему стало жутко, да так, что захотелось разбудить Андрея. Все закончилось, сказал он себе. Все уже в прошлом. Мамочку перестали кормить, как и советовал Аркадий Леонидович, главным образом потому, что просто некому стало это делать. И ничего страшного не случилось: ни кошмарных снов, ни видений. Все действительно кончилось.