– Или что? Мама, я буду ходить куда хочу и иметь отношения с кем мне заблагорассудится. Так было всегда. Тем более напрасно ты завела об этом разговор сейчас.

– Я думала, что из уважения к памяти сестры ты прервешь отношения с особой, которую я считаю виновной в смерти Хоуп.

– Но, может быть, именно из уважения к ее памяти я вступила в эти отношения. Ты никогда не могла терпеть Тори. И ты бы, конечно, запретила Хоуп дружить с ней, однако ты не решалась запретить Хоуп что бы то ни было. А если бы запретила, она сумела бы обойти запрет. В этом смысле она была гораздо умнее меня.

– Не смей говорить в таком тоне о моей дочери!

– Вот именно. Твоей дочери. Мне вот никак не удавалось стать ею в той же степени. Вот об этом ты, наверное, никогда не думала. Тори не виновата в том, что случилось с Хоуп, но очень вероятно, что в ее руках ключ к разгадке, почему Хоуп погибла. Может быть, тебе легче вспоминать о Хоуп как о непогрешимом ангеле, чья жизнь была не прожита, но и ничем не замутнена. Я же хочу знать, почему она умерла. И кто убил ее.

– Но эта женщина не даст тебе ответа на эти вопросы. Вся ее жизнь – одна сплошная ложь.

– Что ж, – и Фэйф, ослепительно улыбнувшись, встала, – значит, у нас с Тори гораздо больше общего, чем я думала.

И она, покачивая бедрами, удалилась.

Маргарет поспешно прошла в библиотеку и сразу же позвонила Джеральду Перселлу с просьбой приехать как можно скорее.

Получив заверения, что не пройдет и часа, как он прибудет, она открыла потайной сейф за картиной с изображением «Прекрасных грез» и вынула оттуда две папки с документами.

Потом она приказала подать на террасу чай с булочками и любимыми пирожными Джеральда. Она очень любила ритуал дневного чаепития: тончайшие фарфоровые чашки, серебро, почти прозрачные ломтики лимона, кубики коричневого и белого сахара в сахарнице. Пожалуй, для чая еще жарковато, но белый тент давал достаточно тени, а растения создавали достойный антураж: вьющиеся по кирпичным стенам дома розы и ярко-красный гибискус.

Она села у стола, сложив руки, и оглядела свои владения. Она работала в этом саду, она его растила, и она все это сумеет защитить.

Маргарет подняла глаза на входящего Джеральда. «Он изжарится в костюме и галстуке», – мелькнула у нее ленивая мысль, и она подала ему руку.

– Очень благодарна за столь быстрое появление. Хотите чаю?

– Чудесно бы. Маргарет, у вас был встревоженный голос.

– И я действительно пребываю в тревоге.

Однако рука у нее была тверда как скала, когда она приподняла чайник веджвудовского фаянса и стала разливать чай.