— С собакой нельзя! — мгновенно переключившись, завопила пожилая.

— Нам — можно, — сказал военный и приказал овчарке:

— Сидеть!

Собака послушно села у дверей, свесив язык.

Магазин наполнился удушливым запахом псины.

Бракин взял покупку, поняв, что больше уже ничего не услышит. Двинулся к выходу, косясь на собаку.

— Гражданин! — окликнул его военный. — Вам далеко идти?

— А что?

— А то, что на часах уже десять-двадцать, — назидательно сказал военный. — А после одиннадцати выходить из дома запрещено. Если не успеете до одиннадцати, — в караульной заночуете.

— Понятно, — сказал Бракин. Он уже слышал сегодня в университете о новом приказе «временного главы администрации» Густых. — Я успею.

И боком протиснулся мимо собаки в дверь.

Автобусов на площадке по-прежнему не было. И прожектор, направленный с караульной вышки оптового склада, заливал ее всю ослепительным светом.

Бракин хотел было идти по хорошо освещенной Ижевской, но раздумал, и пошел в темноту, — в переулок.

В переулке, в самом дальнем его конце, светились огни железнодорожного переезда, да еще скудный свет проникал сквозь занавески горевших окон.

Бракина интересовало только одно окно. Окно, за которым прятался старик в очках и его странный полумертвый жилец. Бракин не сомневался, что вчера ночью именно этот жилец-инопланетянин ударил водителя автобуса по голове монтажкой, а также, кажется, натворил других дел. Надо было спросить утром у Ежихи, — да кто ж знал?

Свет в окне Коростылева не горел. Бракин осмотрелся. В переулке не было ни единой души, люди сидели по домам, напуганные последними сообщениями. Не лаяли собаки, не скребли фанерные лопаты, не хлопали двери сортиров. Только где-то далеко-далеко хрипло, с равными промежутками, каркала ворона.

Тишина и мгла, медленно поднимавшаяся от земли вверх, постепенно проглатывала весь переулок, весь квартал, — дома, заборы, столбы, крыши, деревья…

Бракин вздохнул. Видно, Рыжей придется его еще подождать.

«А как же комендантский час?» — вспомнил он. И махнул рукой: ладно, что будет — то и будет.

Возле ворот соседнего с коростылевским дома горой были навалены березовые чурки, припорошенные снегом. Бракин обошел горку вокруг, присел, съежился. Уперся ногами в чурки, спиной — в дощатый забор.