Ярко светилось окно в кухне. Бракин подошел, заглянул: в комнате никого не было.

«Наверное, под кровати забились, или в подполье», — решил Бракин.

Но сейчас главное было другое. Ведь на свободе остались еще три пса, и куда-то же они целеустремленно неслись, перед тем, как заметили его, Бракина. А может, Аленку? Или Андрея?..

У Бракина ёкнуло сердце от нехорошего предчувствия.

Он пошел по дорожке в противоположную от ворот сторону, прошел мимо стайки, мимо сортира, и уперся в заборчик, укрепленный какими-то железками. За заборчиком был тихий пустой двор и дом, в котором горело окно.

Делать было нечего — приходилось рисковать.

Бракин перелез через заборчик, и, согнувшись, пробежал прямо по снегу, через огородные грядки. Добежал до угла дома, приостановился на секунду. Из дома донеслось довольно робкое тявканье — видать, хозяйская собака почуяла что-то.

Не теряя времени, Бракин обогнул дом по тропинке, открыл деревянную калитку в воротах и выскочил на Ижевскую.

Не останавливаясь, он свернул направо и побежал в сторону переезда. Когда на дороге слышался шорох автомобильных шин, Бракин падал в сугроб на обочине — Ижевскую чистили от снега регулярно, наметая по краям проезжей части большие сугробы.

Падать пришлось целых три раза. Одна из машин оказалась крытым военным грузовиком. Она промчалась, не сворачивая, прямо за переезд и скрылась за поворотом. Другой была патрульная машина: она свернула к переулку и остановилась, заперев выезд.

Бракину пришлось обходить её стороной. Для этого пришлось дважды пересечь железнодорожную колею, протискиваться между двумя десятками металлических гаражей и ползти вдоль высокого забора, за которым были владения цыганской семьи.

* * *

Еще на подходе к дому он понял: дело неладно. Не входя в ворота, оглядел дом: окно в мансарде было разбито. А внизу, под балконом, на снегу чернели какие-то пятна.

Бракин чуть не бегом поднялся в мансарду. Двери были распахнуты настежь, и ветер, врываясь в окно, успел намести снега на подоконник и стол. В комнате никого не было — только собачья шкура, разорванная, в подсыхающей крови.

Бракин выпил залпом кружку ледяной воды, полез рукой за дымоход, вытащил бумажный сверток и сунул в карман. Взял фонарик, и кинулся на улицу. Пробегая мимо окна ежовской кухни, заметил, как дернулась занавеска и за ней мелькнуло белое, перепуганное лицо Ежихи.

За воротами, убедившись, что в переулке никого нет, включил фонарик и посветил под ноги. На снегу чернели пятнышки крови. Они вели дальше, вдоль домов и заборов. Бракин пожалел, что на небе нет луны. Выключил фонарь и пошел по следам, время от времени наклоняясь, когда ему казалось, что он потерял след. Пятен становилось все меньше, попадались они все реже. Но кроме пятен сбоку, у самых заборов, там, где был нетронутый снег, изредка попадались следы. Человеческие и собачьи.