Девушка помахала ей, привстала и крикнула:

— Баба, не плачь! Я же не навсегда! А ты Рыжика береги! Старая она уже, корми получше, не жадничай!

Бабушка — то ли услышала, то ли нет, — махнула в ответ платком и снова стала вытирать слезы.

«Зеленый» уже дали, и суета на перроне достигла пика. Бабушку толкали, она отступила к ограждению, и там сморкалась; её маленькое сморщенное личико было красным и заплаканным.

Сидевший напротив девушки человек в большой лисьей шапке, с татарскими усами, лет сорока, с интересом глядел на неё.

Девушка заметила, — слегка покраснела, и круче повернулась к окну.

— Куда едем, красавица?

Девушка вздрогнула.

— Далеко, — сказала она. Искоса взглянула на усатого и добавила из вежливости: — В Питер.

— Питер? Питер — это не далеко. Я дальше еду — за границу еду, домой, в Казахстан. А в Питер, что — на экскурсию?

— Н-нет, — после паузы ответила она. — Я к отцу еду. К папке.

— Это очень, очень хорошо! Навестить, или домой?

Девушка вздохнула. Вот прилипчивый какой! Не привыкла она к такому вот — запросто — разговору с незнакомыми людьми. Тем более — старыми и усатыми.

— Домой, — сказала она, сама не понимая, правда это, или нет.

Поезд тронулся. Перрон поехал назад, поехали назад переставшие бегать люди, привокзальный сквер; вот и перрон оборвался, мимо окна проплывали старые неухоженные панельные пятиэтажки. Поезд шел медленно, не разгоняясь. Впереди был железнодорожный переезд, потом — край города, и наконец, ещё один переезд — последний. Вот тогда поезд и станет набирать ход всерьёз.

— А как зовут-то тебя, красавица? — спросил черноусый. — Да не стесняйся: нам ехать вместе долго, до самого Омска. Надо познакомиться.

— Алёнкой… То есть, Еленой.

— А меня — Аман. «Аман» по-нашему «счастливый», значит.

Откинулся на спинку сиденья и заговорил:

— В гости приезжал, к дочке. Дочка учится здесь, в университете. Хорошо учится, молодец… Только Сибирь мне не нравится. Нет, не нравится. То морозы, то волки по улицам бегают.