— Значит, мы договорились, — продолжала Рэчел. — Ты мне помогаешь, и мы квиты. Договорились?

— Квиты? Как это?

— Разумеется, ты винишь себя в том, что отдала невинного ребенка сумасшедшей кубинке, которая ради кайфа убивала соседских кошек и собак, и смылась в богемное училище искусств во Флориде, разве нет? Наверное, замучилась с маленькой плаксой. А позже прикатила сюда, прервав каникулы — не забыла? — чтобы подписать отказные бумаги и отдать свою пятилетнюю дочь чужим людям. — Голос Рэчел посуровел. — Тебе предоставляется шанс загладить свою вину и перестать казниться.

Внезапно Мадлен все поняла. Эта злость… даже ярость, которую она наблюдала в Рэчел с самого начала.

— Ты знала, кто я, верно? Знала, когда пришла сюда?

— Разумеется, знала.

Мадлен непонимающе покачала головой.

— Ты пришла на сеанс психотерапии, зная, что я твоя мать?

— Да, черт тебя побери!

— Но зачем? Почему ты поступила так? Ты должна была знать, я хотела тебя найти. Зачем ты все это время играла со мной в прятки? Чего добивалась?

Зазвонил телефон. Мадлен не шевелилась, ожидая ответа Рэчел, но потом вынуждена была снять трубку.

— Да?

— Пришла миссис Хартли-Вуд.

— Дай мне пять минут.

— Хорошо, я скажу, что вы примете ее через пять минут.

Повернувшись к Рэчел, Мадлен сказала:

— Мы не можем обсуждать все это прямо сейчас. В приемной ждет пациентка, и она никуда не уйдет. Мне придется провести с ней сеанс.

Похоже, Рэчел не слышала. Она смотрела в окно, уверенности в ней явно поубавилось. Лицо бледное, щеки ввалились, под глазами черные круги.

— Мадлен, я по уши в дерьме, — еле слышно призналась она. — К несчастью для тебя, мне больше не к кому обратиться.

От услышанного Мадлен чуть не парализовало. Это уж слишком: узнать наконец, что твоя дочь жива, но у нее крупные неприятности. Ей хотелось встать и обнять эту женщину, которая оказалась ее дочерью. Но разум заставил действовать осмотрительнее. Полнейшая подавленность, страх и ненависть Рэчел к самой себе во время сеансов психотерапии приобрели совершенно другой смысл.