Миша, шатаясь, поднимается с дивана, он все еще неуверенно стоит на ногах, кланяется и называет свое имя, а дама говорит глубоким, грудным голосом:

— Меня зовут Мелоди Линдон. По одной «ипсилон».

Мелоди Линдон… Так зовут эту даму, эту богиню, которая заговорила с ним и спросила его, почему он такой мрачный, он, которого несколько часов назад от смерти отделяли секунды. Он вдали от своих друзей в Димитровке и Ротбухене и еще дальше от кузины Эммы Плишке в Бруклине, один, абсолютно одинокий и брошенный. Это слишком много для одного дня, этого не выдержит даже самый сильный человек, а Миша гораздо слабее, поэтому он сопит от волнения, и сопение вот-вот перейдет в рыдание, это ужасно, но он не может этого скрыть.

А дама, которую зовут Мелоди Линдон, садится рядом с ним на диван и утешает его, ну, ну, хватит, пожалуйста, не надо так печалиться, она не может выдержать, когда кто-то одинок, как она.

— Вы… Вы одиноки? — бормочет Миша.

— Совершенно, — говорит она и смотрит на него огромными карими глазами. — И так далеко от дома.

— От… — Миша может говорить только, запинаясь. — От дома где, мадам?

— В Нью-Йорке.

— Нью-Йорк! — кричит он. Так не бывает. Это ему всего лишь снится! Нью-Йорк!

— Ну, ну, господин Кафанке, — говорит Мелоди Линдон. — Что с вами? В чем дело? Я из Нью-Йорка, я американка.

— Американка в Москве?

— Да. Я здесь работала.

— Вы здесь работали? Так вы больше не работаете?

— Нет, — говорит она. — Работа кончилась. Я сдала квартиру и живу здесь, в гостинице «Интурист».

Одинокие дети!

— Но я тоже здесь живу…

— Не может быть!

— Да!

— Тогда что-то должно было свести нас друг с другом. Случайно это быть не может.

— Случайностей, — говорит Миша, — вообще не бывает. Все… — И тут он замолкает и пунцово краснеет от смущения.