— Так как зовут девочку?

— Клавдия.

— Клавдия?

— Да, мама, Клавдия Демнитц. Она живет на улице Республики — я все время забываю, как она теперь называется, — Курфюрстенштрассе она теперь называется. Клавдия живет на Курфюрстенштрассе! Что случилось? Тебе плохо, мама?

Ольга вдруг становится еще бледнее, ее обескровленные губы вздрагивают, и она бессильно опускается на скамейку перед окном, мимо которого проходит пастух со своим небольшим стадом и маленькой черной собакой.

— О Боже, мальчик, — говорит она.

— Что «О Боже»?

Счастье улетучилось, радость исчезла, и Мартин чувствует, что грядет что-то ужасное.

— Так… так нельзя…

— Что нельзя?

— Я должна запретить тебе это.

— Что? Что ты мне запрещаешь? — Он предчувствовал, что это кончится чем-то ужасным.

— Клавдию… — говорит мать.

— Ты мне должна запретить Клавдию?! — от ужаса он не может удержаться на ногах и садится рядом с ней.

— Да, мальчик. Я должна запретить тебе… встречаться с этой девочкой.

Должна запретить! Как я могу говорить такое? Боже, что за жизнь, что за время!

— Но почему, мама? Почему?

— Я знаю ее родителей.

— И что?

— Они работали на Штази.[4]