Никто не поможет мне, никто меня не спасет, я одна, я умру здесь, они меня убьют.

– Мы спасем тебя, дитя мое, – возглашает священник. Я не успеваю посмотреть на него, лишь чувствую, как ледяное острие ножа скользит от плеча до ладони. Боль невыносима. Нет, не надо, что они делают? Нет!

– Мы избавим тебя от страданий, твоя кровь отравлена, она прольется, и ты обретешь покой, ты больше не слуга Дьявола, ты слуга Господа!

Тугие кровавые струи бегут по рукам. Дышать становится нечем.

– Ты спасешь душу свою, а мы детей своих… – новая боль пронзает второе плечо. На этот раз святой отец не спешит, ведет лезвие медленнее и глубже. – Господь пощадит тебя, если ты его примешь, если ты покаешься в грехах своих, в грехах семьи своей покаешься…

Я завываю, трясу ногами. Мне больно. Но я уже знаю, что это не предел. Они сделают мне еще больнее!

Где-то рядом слышится потрескивание, будто поленья горят в костре. Тянет дымом. Выворачиваю голову, но ничего не могу разобрать. Только тени в просторных балахонах приближаются ко мне со всех сторон. Рыдания душат меня, горло разрывается от крика.

– Ты отмечена им, дитя мое, – священник трогает мою шею ледяными пальцами.

– Не надо, не делайте мне больно, не делайте… – ужас заливает легкие огнем.

– Ты отмечена Дьяволом!

– Это неправда, неправда!

– Ты слуга его, но ты слуга Господа, а он посягнул на твою душу… Ты должна помнить, кому принадлежишь. Ты забыла. Ты будешь помнить. – Он разрывает ворот моей футболки, ткань трещит, обнажая плечо и спину. – Ты будешь о Нем помнить, как Он помнит о тебе, дитя мое.

Сквозь темноту проносится алая молния. Над самым моим ухом раздается шипение. И тут я начинаю понимать, что сейчас произойдет.

Раскаленная сталь впивается в плечо с противным звуком. Господи, никогда в жизни мне еще не было так больно и страшно! Кажется, горло вот-вот разорвется от крика и ужаса. Перед глазами все плывет и кружится. Вопль словно материализуется. Я вдруг чувствую исходящую из моей груди силу, волну, которая прокатывается по всему залу, ударяется в стены, выбивая окна.

Ветер врывается в подвал.

Вы заплатите, вы заплатите за все, что со мной сделали.

Я приподнимаю голову навстречу дождю из стекла.

Я закрываю глаза, а осколки падают на нас, на меня, и врезаются в кожу и в лица, и в каменный пол, рассыпаясь на мелкие кусочки. Я растягиваю губы в сумасшедшей улыбке, а люди взвывают от ужаса и боли, и тогда меня вдруг резко дергают на себя чьи-то руки.

– Ты проклята, – хрипит Пэмроу и трясет меня за оголенные плечи. – Ты проклята!

Деревянные четки мелькают перед моими глазами – шериф со всей силы бьет меня кулаком в челюсть. Голова откидывается назад, во рту появляется привкус крови.