– Хватит! – восклицаю я. Женщина, только внешне похожая на мою тетю, переводит на меня взгляд и медленно наклоняет голову. А затем вдруг царапает ногтями свою руку от локтя до запястья.

Я вскрикиваю от боли, пошатнувшись назад, и замечаю, как на моей руке появляются толстые кровавые полосы.

Тетя Норин демонически хохочет.

– Сейчас будет немного больно! – вопит она и внезапно вонзает когти себе прямо в глаза.

Мой крик проносится по всему дому. Хватаюсь за лицо, отпрыгиваю назад и обессиленно врезаюсь спиной в комод. Боже, боже!

Дикая боль заставляет меня дергаться из стороны в сторону, трясти головой так, что сводит шею! А затем я слышу грохот и чувствую невероятное облегчение.

Мэри стоит над сестрой, сжимая в пальцах шприц.

– Это снотворное. Мы должны отнести ее в подвал, пока она не очнулась. Помоги мне.

Повинуюсь, будто у меня совсем нет воли. Делаю все, что велит мне тетушка. Мы запираем Норин в подвале, когда за окном появляются первые утренние лучи.

Я сижу на кухне. Входит Мэри-Линетт, бросает на стол аптечку и стискивает зубы так сильно, что я слышу скрип. Мы молчим. Я даже не знаю, что сказать. Наверное, молчание – единственный выход.

Тетя заботливо обрабатывает раны на моих руках. Потом ей приходится поднять голову, чтобы разобраться с повреждениями на моем лице. Мы нехотя смотрим друг другу в глаза, испытывая смешанные, необъяснимые чувства.

– То, что она сказала… – нервно сглатывает Мэри-Линетт и замолкает.

– Нет, подожди, – обрываю я ее, – не нужно.

– Послушай, – приказывает тетя, и я послушно прикусываю язык. – Я хочу сказать. Я должна объяснить, Ари. У меня нет выбора. Это мое проклятье.

Я киваю, а тетушка упирается руками в стол и прикрывает глаза, словно собираясь с мыслями. Я терпеливо молчу.

– Помнишь, я тебе рассказывала, что часто убегала из дома? Я убегала не от мамы, я убегала от себя. Слишком многое напоминало о том, что я делала. А я… я любила… – она запинается, прикусив нижнюю губу, – любила подсматривать. Мне всегда казалось, что во мне нет ничего красивого, нет того, что цепляло бы людей. Нет того, что было в Норин. Я наблюдала, как она приводила незнакомцев, старшеклассников, через черный вход. Она не рассказывала мне ничего, а я так хотела узнать. Мне было любопытно. Я прислушивалась, я не дышала, чтобы постигнуть то, что они постигали в соседней комнате. Впрочем, потом я видела, как Норин разбивала беднягам сердца, и так злилась! – Мэри передергивает плечами – Я не понимала ее. У нее было все, но она никого из них не подпускала близко. Она получала удовольствие от того, что делала… как и я. Мы обе поплатились. Пожалуй, мне стало немного легче, когда Дьявол наградил ее проклятием Черной Вдовы. Пожалуй, я была даже рада, ведь я думала, что она этого заслуживает! И потому мне бесконечно стыдно за свои мысли и слова. Мне стыдно, и я знаю, что должна делать. – Мэри-Линетт настороженно смотрит на меня, но я продолжаю хранить молчание. – Когда я выросла, когда впервые потеряла от любви голову, я перестала злиться. Перестала считать себя ненужной в семье, где есть две великолепные дочери и… я. Раньше меня поедала зависть: мудрая Реджина и прекрасная Норин. А я? Какая я?