Синие вены на ее худых руках вздулись.

Эмили не могла выдавить ни слова. Она полулежала на спине. Катарина, можно сказать, лежала на ней.

Этот проклятущий диван.

Если бы она стояла на ногах, она бы могла убежать оттуда или разобраться с этой безумной женщиной так же, как с Яном. Но сейчас уже не получится.

Не в этой ситуации.

Не со столовым ножом в пяти сантиметрах от глаза.

Катарина брызгала слюной.

— Ты не знаешь, как это — быть матерью! — кричала она. — Ты все сделаешь. Ты должна все сделать.

Эмили не смела шевельнуть головой. Она не отводила взгляда от острия ножа и чувствовала, как тело напряглось, так что плечи заболели.

Катарина то кричала, то шептала. Она бессвязно говорила о материнском долге и о том, какой у нее безупречный сын.

Она вещала о верности и ответственности. О том, как окружающие презирают ее семью.

Наконец она остановилась. Замолчала.

Эмили увидела, что Катарина уставилась прямо на нее, но все еще не смела приподнять голову.

— Так скажи же что-нибудь, — прошипела она.

Слюна брызнула Эмили на лоб.

Она хотела ответить, но ей казалось, что кто-то набил ее рот газетной бумагой.

Острие ножа все еще было у ее правого глаза.

— И что ты хочешь, чтобы я сказала? — выдавила она.

— Скажи, что ты обо мне думаешь.