Та, что в наушниках, вскочила на ноги. Но несколько поздновато. Мэнди все поняла, схватила девчушку и крепко прижала к себе. Внезапно выхватила нож – должно быть, он выскользнул у него из заднего кармана – и занесла его над горлом Той, что в наушниках. Девчушка и пикнуть не успела, она смотрела на Шеппарда, и в глазах читалось непонимание.

– Не двигаться, – приказала Мэнди, по очереди глядя на каждого. – Одно движение – и я перережу этой плаксе горло.

Лично он двигаться пока не собирался. Слишком был занят, обдумывал ситуацию. Ах, Мэнди, Мэнди, милая девушка, она же всегда его поддерживала.

Райан, кажется, тоже впал в ступор, стоял, подняв руки, словно сдавался.

Мэнди попятилась к Ахерн, и та радостно взвизгнула. Мэнди не обратила на чокнутую старуху внимания, бочком протиснулась мимо и встала спиной к окну, чтобы Шеппард или Райан не смогли зайти сзади.

– Мэнди, что ты делаешь?! – воскликнул Райан.

– Давай, Шеппард, – сказала Мэнди, и голос ее звучал совсем не так, как прежде, он стал холодным, жестким и безжалостным, словно это была вовсе не Мэнди, а кто-то другой. – Объясни ему все.

Она взмахнула ножом перед горлом Той, что в наушниках, словно жаждала крови.

– Что такое? Неужели это ты? – возопил Райан.

– Я ошибался, – сказал Шеппард, а сам лихорадочно думал, как обезвредить Мэнди, пока она не натворила беды.

Он сделал шажок вперед, тоже подняв руки. И Мэнди, кажется, этого не заметила, она сосредоточенно смотрела ему в глаза.

– С самого начала все было продумано так, чтобы заморочить мне голову. А все из-за этих ран… ран в животе Уинтера… они были слишком глубокие. Поэтому я и не мог представить, что убийца – Мэнди. Но было кое-что еще, на что я не обратил внимания… или не совсем обратил… но она была очень даже способна всадить нож в Саймона Уинтера глубоко.

«Она поддерживала решетку, это первое, что она сделала. Помню, я еще подумал: она довольно сильная».

– Прежде всего, когда ты помогла мне удержать решетку. Будь я нормальным сыщиком, сразу обратил бы внимание.

Еще шажок.

«И она залепила мне пощечину. Да такую крепкую, что голову чуть не оторвало».

И злость. Лютая злость в глазах, когда она это сделала. Злость, которую она копила месяцами, даже, может, годами. Злость, от которой по-волчьи горели глаза.

«Самое худшее – семья в доме, заживо горящие наверху дети».

Последняя оплошность в том, что она сама не знала, в чем участвует. Уинтер был умным человеком, и Шеппард не сразу это учел.

Райан помочь ему был не в состоянии, он все еще ничего не понимал. Соображал туго, вел себя неуверенно – словом, толку от него было мало. Та, что в наушниках, извивалась в крепких руках Мэнди, не сводя глаз с острого ножа, порхающего у горла. А Шеппард не знал, способна ли Мэнди сделать это. Как оказалось, он совсем не понимал, что она за человек. Еще шажок.