Он хотел присутствовать при этом. Махнув рукой на расписание встреч, дела и состояние своего банковского счёта, он купил билет на самолёт до Лондона, чтобы встретиться там со Стивеном, который прилетел из США.

Из неведомых источников Фокс уже знал, что профессор Уилфорд-Смит, который, уйдя из археологии, стал разъезжать ещё больше, чем когда-либо, в это утро всё-таки будет дома. Они взяли напрокат машину, купили карту автомобильных дорог и поехали в Барнфорд. Эйзенхардт взял на себя роль штурмана, а Фокс сидел за рулём, на удивление быстро приспособившись к левостороннему движению.

И вот – это!..

Вначале на экране очень долго плясали радужные разводы, напоминающие те, что переливаются на компакт-диске, если поворачивать его против света.

– Это будет длиться минут двадцать пять, – прокомментировал профессор. – Возможно, запись оказалась не такой стойкой, как уверяли производители.

Постепенно стало проявляться изображение – шаткая картинка, снятая любителем. Ландшафт – палестинский или греческий, без особенных признаков. Люди, одетые в грубые, простые одежды. Наконец камера была направлена на мужчину с длинными, волнистыми волосами, узким лицом и чётко очерченным носом, обескураживающе похожего на распространённые изображения Иисуса Христа. Он сидел за столом с несколькими другими мужчинами и что-то ел, а разношёрстная толпа народа теснилась вокруг.

Эйзенхардт недовольно поднял брови. Что всё это значит? Он ожидал увидеть Нагорную проповедь, или насыщение пяти тысяч людей пятью хлебами, или как Иисус идёт по воде. Или – при этой мысли у него мороз шёл по коже – саму казнь на кресте. Улетая в Лондон, он прихватил с собой свою старую, ещё конфирмационную, но так и не пригодившуюся до сих пор Библию, ещё раз просматривал в самолёте все Евангелия и спрашивал себя, какие из всех этих легендарных событий мог снять на видео путешественник во времени. В конце концов, он был единственным человеком, который точно знал, что произойдёт, и можно было ожидать, что он разумно распределит имеющееся в его распоряжении съёмочное время.

Но этот человек не нашёл ничего лучшего, как снимать Иисуса – якобы Иисуса, – как он ест и пьёт и разговаривает с людьми, которые сидят вместе с ним за столом?

Писатель откинулся назад и скрестил руки на груди. Всё это было смешно. И из-за этого весь сыр-бор, вся эта заваруха? Он чувствовал, как свинцовое разочарование давит ему на плечи, на грудь, на всё тело. Он чувствовал себя почти как в тот давний момент, когда он сделал предложение своей первой возлюбленной – и она ему отказала.