С глазами у меня в этот миг творилось что-то неладное: один глаз, левый, видел все золотым, желтым и оранжевым, а другой – сине-серо-зеленым; может, один глаз предназначен для ясного дня, а другой – для темной ночи? Будь у всех на свете такие глаза, пришлось бы множество цветов изобретать заново. Я уже дошла до лестницы, направляясь в столовую, но вспомнила, что надо умыться и причесаться.
– Почему так долго? – спросил он, когда я уселась за стол. – Что ты там делала?
– Испечешь мне пирог с глазурью? – спросила я Констанцию. – Розовый, с золотыми листьями по ободочку? Мы с Ионой устроим праздник.
– Может, завтра? – сказала Констанция.
– Нам после ужина предстоит долгий разговор, – произнес Чарльз.
–
– Что?
– Паслен, сладко-горький, – пояснила Констанция. – Чарльз, прошу тебя, не спеши с разговором.
– С меня довольно, – сказал он.
– Констанция?
– Что, дядя Джулиан?
– Я съел все до крошки. – Тут дядя Джулиан обнаружил на салфетке кусочек мяса и отправил его в рот. – Что ты мне еще дашь?
– Хочешь еще мяса с горошком? Приятно, что ты ешь с таким аппетитом.
– Мне сегодня вечером гораздо лучше. Давно не было такого прилива сил.
Я порадовалась за дядю Джулиана: он хорошо себя чувствует и счастлив, что нагрубил Чарльзу. Пока Констанция резала мясо, дядя Джулиан глядел на Чарльза, и глаза его злорадно поблескивали.
– Молодой человек! – начал он наконец, но в этот миг Чарльз повернулся к двери в прихожую.
– Что-то горит, – сказал он. Констанция замерла.
– На плите? – Она побежала на кухню.
– Молодой человек…