– Когда она забрела в наши края, мне было семь лет. Никто не знал, откуда взялась эта женщина и зачем пришла. С ней была дочь, грудной младенец, – рассказывала Ирина, и глаза её подёргивались прозрачной дымкой, лицо становилось задумчивым и отрешённым. Она давно никому не говорила об этом, и, видимо, получала удовольствие от своих воспоминаний.

– Ева осела здесь, поселилась на окраине Клычков, в заброшенном полуразрушенном доме. Никто не хотел отстраивать его заново и жить там: когда-то в доме случился пожар, в огне погибла вся семья, и здание пользовалось дурной славой. А Еве это было нипочём, ничто её не пугало. Она быстро, каким-то чудом сумела восстановить дом, стала жить вместе с дочкой. Люди сразу поняли, что это необычная женщина. Никто не смог бы настолько быстро справиться с такой сложной задачей. Деревенские перешёптывались, что ей помогают черти. А кто-то божился, будто бы их видел. – Шустовская залилась русалочьим смехом. – Ева умела заговаривать хвори, толковать сны, по глазам определяла, какая болезнь поселилась в теле. Могла прочесть жизнь человека по диковинным линиям на ладони. Предсказать смерть. Еву уважали и опасались. К ней бегали тайком и заходили открыто. Она никому не отказывала, и плату за свою помощь брала молоком, хлебом, мясом, овощами да фруктами. Сама она не держала скотину, не занималась садом-огородом. Она была умной, учёной женщиной… И точно знала, чего ищет в Каменном Клыке.

– Тебя? – вырвалось у Руслана.

– Да, – просто ответила Ирина, – но не только. Ева искала Камень и Ключ. В древних книгах прочла о том, что Камень должен быть где-то в этих местах. Но сам по себе он ничего не значил, был мёртвый и стылый. Разбудить его мог только Ключ. Ева думала, что Ключ – это её дочь, Варвара.

– Варвара, – прошептал Руслан.

– Но она ошиблась. Ключом, конечно же, была я.

Последние слова прозвучали с ледяным, безудержно рвущимся из души восторгом. Она помолчала, а потом вдруг громко, нараспев произнесла низким, непохожим на её собственный, грубоватым голосом:

Она вскинула голову, пристально посмотрела ему в глаза и договорила своим голосом:

– То есть, правильнее сказать, Ей поклонятся. Мне. Понял, милый? – Шустовская немного помолчала. – Мои родители были обычными людьми. Жили себе и жили. Ругались, мирились, ели, пили, тратили деньги, покупали обновы, растили детей. Я была другой. И всегда это понимала. А после встречи с Евой узнала наверняка! Видела их мелкие душонки и страстишки насквозь. И презирала. Не подчинялась. Знаешь, даже не разговаривала до встречи с Евой. Научилась, как все дети, но потом сразу замолчала. О чём мне было с ними говорить? Учителя приходили к нам домой, учили сестёр и меня. Я слушала, впитывала, но не отвечала, выполняла задания письменно. Не произнося ни слова, училась лучше этих дурочек. Много читала, прочла все книги, что стояли на полках отцовской библиотеки. Ни мать, ни отец их и не открывали! Так что я уже в десять лет была умнее и образованнее и родителей, и сестёр. И, уж конечно, намного, намного красивее этих нелепых глупых куриц.