Макклоски продолжал молиться.

— Желаем вам доброго дня, Джоэль, — сказал Майло. Когда Макклоски ничего не ответил, он добавил: — Приятного ожидания.

Седовласый человек не прервал своей молитвы.

— Несмотря на все это самобичевание, Джоэль, если вы чем-то могли бы нам помочь и не сделаете этого, я за ваше спасение не дам и ломаного гроша.

Взгляд Макклоски на секунду метнулся вверх — желтые глаза наполнял панический ужас человека, поставившего все, что у него было, на сделку, которая прогорела.

Потом он упал на колени, ударившись ими с такой силой, что ему наверняка стало больно, и снова забормотал молитву.

* * *

Когда мы отъехали, Майло спросил:

— Ну, какой ставим диагноз?

— Он вызывает жалость. Если то, что мы только что видели, настоящее.

— Я об этом и спрашиваю, — настоящее оно или нет?

— Не могу точно определить, — ответил я. — Инстинкт побуждает меня исходить из того, что человек, способный нанять исполнителя преступления, не остановится перед тем, чтобы разыграть небольшой спектакль. Но было в нем и что-то правдоподобное.

— Да, — сказал Майло. — Мне тоже так показалось. А он не шизофреник?

— Я не заметил никаких явных нарушений мышления, но он слишком мало говорил, так что кто его знает. — Мы проехали полквартала. — Слово «жалкий» подходит ему гораздо больше, чем что-либо чисто профессиональное.

— Что, по-твоему, заставило его так опуститься?

— Наркотики, пьянство, тюрьма, чувство вины. По отдельности или в комбинации. Или все вместе взятое.

— Ну, ты даешь, — усмехнулся Майло. — Очень уж круто у тебя выходит.

Я смотрел из окна машины на бродяг, наркоманов, старьевщиц. На городских зомби, растрачивающих отпущенную им долю жизни на пьяный туман. Какой-то старик спал прямо на обочине, выставив на обозрение живот в лепешках грязи, и храпел открытым ртом со сгнившими пеньками зубов. А может, этот человек вовсе и не был старым.

— Должно быть, окружающая обстановка действует.

— Соскучился по зеленым холмам Сан-Лабрадора?