— О, коллеги! Почему я не содрогаюсь от почтения?

Зина засмеялась.

— Думаю, нам следовало бы быть более разборчивыми, но это только начало.

— Клуб умников, — скептически бросил я. — А ты предоставляешь им крышу над головой.

— На сегодняшний вечер. И это единственное мое обязательство. Развлекаюсь я сама, как хочу.

Она потрепала меня по щеке. Омерзительная привычка.

— Что ж, в высшей степени лестно оказаться среди избранных, да еще без всякого испытания.

— Мое испытание ты прошел.

— Искренне вам признателен, мэм. Не потребовать ли мне на этом основании грант у федерального правительства для продолжения своих исследований?

— Какой цинизм. — Зина улыбалась, но в голосе ее прозвучала какая-то странная — жалобная? — нота.

Чуть повернув голову, я пытался рассмотреть дома на склоне соседнего холма. К аромату хвои примешивался сладковатый запах смога.

— Значит, веселимся, — сказал я.

— Но ведь ты же не аскет, Эндрю, правда? Не зануда, который ненавидит радости жизни?

— Но какое отношение аскеза имеет к цинизму?

— Если верить Мильтону[17], то довольно непосредственное. У него есть строки:

— Я, правда, давно не смотрелся в зеркало, но, по-моему, еще не совсем высох, и, поверь, воздержание ничуть не делает душу более мягкой.

Зина засмеялась.

— Не могу не согласиться, однако я имела в виду нечто другое: ты кажешься таким… настороженным. Я ощущаю твое сопротивление. — Она прижалась ко мне теснее.

Некоторое время я продолжал смотреть прямо перед собой, затем повернулся и положил руки на ее плечи.