— Я никогда не хотела своим детям такого исхода, — сказала она. — Я любила обоих. И я не боюсь смерти, Артем Александрович. Совсем. Никому ее не желаю и не боюсь.

— Тогда почему мы здесь?

— Видите вот эти камеры? — сказала Софья Алексеевна и показала ему на камеры наблюдения. — Вы были правы. Они записали момент, когда Лёня… Надеюсь, они и сейчас работают. Глупо будет, если история с судом еще раз повторится, да?

— Не хотелось бы, — согласился он.

— Вы во всем правы, Артем Александрович. Вы не виноваты. Может, я и злюсь на вас, но только потому, что мне очень хочется, чтобы это была ваша вина.

— Вы уже говорили со следователем? — спросил он.

— Да. Он даже пообещал мне, что оставит меня под подпиской о невыезде. Не будет сажать в камеру. Очень гуманно с его стороны.

— Согласен.

— Как они докопались, интересно? Охранник этот рассказал? Вы не знаете?

— Он умер, — сказал Артем. — Вас через банковскую выписку нашли. Надо было попросить кого-нибудь другого снять деньги.

— Понимаю… — сказала Софья Алексеевна. — Этот дурак отказался стирать записи, пока не получит наличные. Пришлось срочно бежать в банк. Да, все правильно: это я убила Лёню. Мне надо хоть кому-то это рассказать. Вы — не самый плохой вариант.

И она вспомнила тот день, когда Артем пришел в кабинет Леонида, а ее выставил за дверь. Как будто она, мать, не знает лучше всех, что нужно ее сыну. Встревоженная, чуя опасность, она пошла в соседний кабинет, к Николаю. Этот дурачок — родной, любимый олух — начал ей рассказывать о квартире, которую он подыскал взамен проигранной.

— Ты знаешь, что он психолога притащил? — спросила тогда мать.

Николай только рукой махнул:

— Пусть тащит кого угодно. Скоро все будет шикарно, мам. Я такую хату офигительную присмотрел! На Дмитровке, и ремонт…

— Коля, закрой рот! — велела мама.

Подошла вплотную к сыну и жестко потребовала:

— Ты должен с ним помириться. Должен, понимаешь? Второго шанса у тебя не будет. Он тебе уже не доверяет.

— А жить мне где? — воскликнул Николай. — И потом, это ж и мои деньги! Мне что, в ногах у него ползать? Ждать, пока он сам решит — что мое, а что нет?

— Сынок, я тебя очень люблю, — сказала мама. — Хоть ты и дурак, каких мало.