Следующие сорок пять минут они проведут в дороге, на другом конце которой их ждет оптимистичная безликость пригородной Аризоны. До нее уже, считай, было рукой подать. И ни один из мигрантов даже не догадывался, насколько близко подошел к заветной цели. Ну а пока что вот они, на пятом часу изнурительной вылазки, спускаются по черному склону в очередной безымянный каньон и чувствуют, как с каждым новым шагом из-под ног предательски ускользает присыпанная гравием земля и как их душевные силы все больше истощаются вслед за физическими; вот они, и вдруг на небе – от края до края гигантская трещина, а следом – тропический ливень. В ту же секунду все испытали потрясение; даже Николас и Шакал, имевшие при себе дождевики, промокли насквозь до того, как успели их накинуть. Ноги мигрантов будто сами рвались в укрытие, но спустя несколько минут это наваждение все-таки удалось побороть; группа вернулась в прежний ритм и продолжила путь сквозь дождевую завесу.

Джинсы Луки намокли и потяжелели; теперь во время ходьбы ему приходилось широко расставлять ноги, потому что мокрая ткань натирала между ног сзади, чуть выше левого бедра. Он был рад новым ботинкам и тому, что по настоянию Мами два дня разнашивал их в квартире. Как же здорово, что в тот момент он решил не спорить и не жаловаться, хотя такие поползновения были. Но даже с учетом дополнительной практики с каждым новым шагом Лука ощущал растущее неудобство в одной точке размером с игольное ушко, которая располагалась на его левой пятке. Поначалу он старался не обращать на нее внимания. А потом обратился к ней напрямую. Сказал, что никакая боль – тем более столь жалкая и незначительная – не сумеет остановить его на пути к цели. Сказал, что вытерпит даже стократную боль и глазом не моргнет. Ведь он – Лука! Мальчик, у которого убили всю семью! Его уже не остановишь!

– Мами. – От боли голос его прозвучал глухо и сдавленно.

– Что такое, mijo?

– У меня мозоль, – признался Лука.

Боль сводила его с ума. Терпеть он больше не мог. Мами поджала губы и увела его в сторону с общей тропы. Никто из мигрантов не остановился и даже не сбавил шагу. Они продолжали путь, и к тому моменту, как Лидия опустилась на колено, задрала сыну левую брючину и стащила с его ноги ботинок, вперед ушли все участники колонны. В темноте, да еще при такой погоде разглядеть что-то было почти невозможно, однако Шакал запретил им пользоваться фонариками, и потому, чтобы оценить ситуацию, Лидии пришлось уткнуться лицом в самую пятку Луки. Носок набрал воды, и, проведя рукой по задней части его ступни, она нащупала пузырь мозоли. Вот только что сделаешь? Кожа – влажная, джинсы – влажные, все вокруг – тоже влажное. Конечно, пластырь не возьмется. Но попробовать стоило. Лидия скинула с плеча рюкзак и расстегнула боковой карман, в котором хранилась пачка пластырей. Разумеется, все они были мокрые, но в середине нашелся один чуть посуше. Распахнув куртку, она накрыла собой лодыжку сына, будто живой зонт.