Вайолет никому не позволяла втиснуть себя в чью-то реальность.

«Вайолет непредсказуема, – любила говорить Джозефина. – Только ты подумаешь, что понял, кто она, как она уже другая: словно лед превращается в воду».

Одна из трансформаций Вайолет и стала началом проблем. «Экстремальные изменения личности» дочери были одной из причин, по которой последние сорок минут Джозефина провела на телефоне, шепчась о «кризисном отделении», «принудительной госпитализации» и других вещах, значения которых Уилл не смог бы найти в своем «Словаре школьника».

«Вайолет больна», – объяснила она ему несколько недель назад, после того, как та вновь довела ее до слез. «Ты же знаешь, что у нас иногда болят части тела? – добавила Джозефина, вытирая глаза. – Например, желудок или горло. Ну а у Вайолет больна часть мозга, отвечающая за ее чувства».

Уилл полагал, что причиной болезни мозга Вайолет был отказ от еды. Не от всей еды. Но с недавних пор она не пила ничего кроме гранатового сока или молока, а ела лишь рис быстрого приготовления или мерзко пахнущие бобы мунг с сахаром.

Вайолет стремительно худела, и ее одежда уже начала походить на маскарадный костюм. В длинной майке, отцовской рубашке и штанах-аладдинах она напоминала одного из сорока разбойников Али-Бабы. Мать говорила, что Вайолет носила газовый платок на голове из-за того, что в школе смеялись над ее лысиной. Но когда Уилл спросил об этом саму сестру, она пояснила, что покрывает голову, потому что совершает саллекхану.

– Это из буддизма? – спросил Уилл.

– Нет. Это из джайнизма, – ответила Вайолет.

– Но она склонна к суициду! – говорила Джозефина в трубку. – Я навела справки, эта джайнистская штука – как она там называется – это ритуальное самоубийство через голодовку.

Джозефина, все еще в халате, ссутулилась на табуретке у кухонной стойки. В ее каштановых волосах уже не было бигуди, но она была слишком озабочена, чтобы пригладить их расческой. Завитки на голове торчали под немыслимыми углами. «Важно, какое впечатление ты производишь», – наставляла она Уилла, и сейчас ее растрепанный вид беспокоил его сильнее почти всего остального – что, учитывая обстоятельства, говорило о многом. Уилл вертелся у плиты, стараясь нащупать швы под хирургической повязкой на своем подбородке. Он не пытался делать вид, что не подслушивает.

– Вы словно просите меня выбрать между моими детьми, – ответила Джозефина загадочному собеседнику. – Я люблю свою дочь сильнее, чем могу выразить, но я в ужасе от нее. Она серьезно поранила моего сына. Угу. Да. Я боюсь за наши жизни.