В одном из периферийных зданий этого министерства находилось прекрасно оборудованное бюро, в котором Ши тут же начала свою трудовую деятельность. Я навестил ее. На стенах висели плакаты, изготовленные по эскизам предшественницы Ши. На них доминировала небесно-голубая краска, белоснежные зубы улыбающихся спортсменов и оранжевые плоды тропической природы.

В коридоре была оборудована маленькая кухня. Роскошный туалет украшала душевая. Люстра была сделана в форме зеленых огурцов. А на подоконнике стояли цветочные горшки с метровыми кактусами различных сортов. Один из них цвел. Его мохнатый фиолетовый цветок величиной с тарелку напоминал экзотический духовой инструмент.

…

Однажды… в один из этих одинаковых дней… я вернулся с ночного дежурства в восемь утра. Принял горячий душ. С Ши мы встретились в коридоре, поцеловались и разошлись. Я влез в еще теплую постель, а Ши убежала на работу. В свое бюро с огурцами и кактусами. Успела только шепнуть: «Аллита останется сегодня дома, у него каникулы, пожалуйста, проследи, чтобы он почистил зубы и позавтракал. Хоть в одиннадцать. А-то он вечно убегает на улицу, не поевши. А потом у него живот болит».

Я кивнул и тут же забыл про зубы и живот.

Проснулся я вот от чего. Кто-то трогал мне член.

Я подумал, Ши пришла домой обедать и решила меня побаловать. Что-то промурлыкал. Хотел погладить ее по голове… и погладил… вслепую. И сразу заметил, что вместо длинных волос у нее — короткие.

С трудом выдавил из себя: «Ты что, постриглась?»

И только после этого открыл глаза.

Рядом со мной на нашей двуспальной кровати сидел Аллита. В позе Будды.

Отдернул руку, как от змеи, как только увидел, что я открыл глаза. И посмотрел на меня таким взглядом, что мне стало нехорошо. Печальным, томным. Совсем не детским. Опытным. Внезапно я понял, что не знаю этого мальчика. Понятия не имею, о чем он на самом деле думает, о чем мечтает, что делает весь день, с кем встречается. Физически ощутил разделяющую нас пропасть.

А Аллита вдруг… заревел, как гоночный автомобиль.

Я не поверил своим ушам… струсил… инстинктивно закрылся одеялом.

Его красивое лицо исказила недобрая усмешка, он сказал, отчетливо выговаривая слова: «Можешь не закрываться. Я много раз видел тебя голым. И маму. Я каждый день подсматриваю за вами в замочную скважину. Сами виноваты. Мама так громко стонет, что через стенку слышно. Я не могу заснуть. А потом стонешь ты. Особенно громко, когда кончаешь ей в рот».

И опять заревел, как паровоз. Затрясся и глаза закатил. Я подумал, что ему плохо. А он так хохотал, паршивец!