Скользким, неприятным дежавю вспомнились строки стихотворения «Ворон». Неуловимая похожесть – обреченность, гордое самообвинение на вечные муки и бесконечная ненависть, доведенное до смертельного абсурда презрение к самой жизни. Она продолжила читать о суициде несчастной, но находила только отрывки словесных перепалок.
«Дура! Вот мерзость – с родителями так поступить!»
«Родаки сами виноваты».
«Подростковый недотрах в могилу свёл, лол».
«Предупреждение от администрации: мат на сайте запрещен».
Саша проигнорировала сообщения с выдержанным в стоицизме презрением, она не могла позволить эмоциям помешать ее рассуждениям. Точно в награду догадка блеснула ослепительной молнией, скрыв на мгновение от ее взора монитор с сальными, грубыми, глупыми комментариями, сочувствующими, изобличающими, жалующимися…
Единственное, что она нашла для себя за всё время поиска – недоумение. Саша знала, что она никогда в жизни не смогла бы толкнуть человека убить себя. Это было невозможно, потому что тогда ей бы пришлось повесить заодно камень и себе на шею, а подстрекатель, убив несколько человек, не собирался останавливаться на достигнутом.
И что значит его
Голова ее заныла, и Саша почувствовала, как у нее поднимается температура. Кристиан бы приказал ей немедленно прекратить самодеятельность и отдохнуть, но сама она остановиться не могла. Саша размеренно зашагала по комнате.
«Может, кто-то заставляет его убивать их? Может, он вообще не убийца, а заложник, которому говорят со мной беседовать? Тогда понятно, почему он написал спасти его. И это значит, что пока я буду с ним беседовать. И сообщу Кристиану о том, что нашла еще два случая суицида».
* * *
Комната одноклассницы Алины больше напоминала склеп. Окна были зашторены, компьютер изрисован черным маркером, на системном блоке красовались черти, перевернутые кресты и скрещенные кости. Куча музыкальных дисков, диски с играми серии про «Безумную Алису» валялись по углам.
На столе стояли черный лак, черная краска для волос, черный карандаш для глаз. Косметичка лежала рядом – тоже черная. Это был не вызов, а категоричность в принятии чёрного, как символа элегантности вечности.