Елене снова стало плохо. Она покосилась на рот своего собеседника. «Спокойно, надо казаться равнодушной. Словно ничего страшного он не сказал, так, безделицу какую-то. И при этом не забывать, что надо до конца играть роль убийцы». Она немного поразмыслила.

– А я вот не хотела, чтобы мой муж продолжал существовать, – ответила она.

– Да, это другое. На самом деле я не ел ни Росселлы, ни Бруно, ни моей матери, потому что они уже существовали во мне, как бы там ни было. Улавливаешь разницу, Леночка? В случаях с ними мне не нужно было их убивать. Согласен, мать умерла от рака. Однако остальные двое – нет, их убил я. Они уже достаточно пожили во мне. Ты веришь в предвидения, Леночка?

– В каком смысле?

Елена должна была сохранять спокойствие во что бы то ни стало. Каждый вопрос – это выигранное время.

– Сейчас я тебе объясню, что имею в виду под предвидениями. Это когда ты затрагиваешь историю, которая тебя не касается, но при этом переживаешь так, словно это произошло с тобой. Со мной такое случалось, когда мне рассказывали о Винченцо Верцени.

– И тем не менее ты себя так не называешь, – перебила его Елена.

– Это верно, с тобой я пользовался другим, поддельным именем. Ты не можешь знать, кто такой Винченцо Верцени. Это убийца из XIX века, из моих долин, который испытывал те же порывы, что испытываю сейчас я. Первый серийный убийца в Италии. Дети вырастали на его истории и пересказывали ее друг другу, потому что в этом возрасте нас обычно очаровывает страх. Но у меня все было по-другому. Винченцо меня не пугал, он меня волновал, Леночка.

– А какое отношение он к тебе имел?

– Поначалу, когда я начал убивать тем же способом, то даже не думал ни о каком Верцени. Может, даже отталкивал его от себя. Мысль о том, что кто-то еще может жить той же жизнью, что и я, была мне невыносима. Я не воспринимал его как одну из своих сторон. Я был другой. Я признавал себя только как замечательного юношу, вернувшегося из далекого путешествия и очень любившего свою приемную мать. И мать тоже обожала этого юношу. Когда я был рядом, мама могла вообще ни о чем не беспокоиться. Я ходил в магазин, готовил, водил ее в кино или в ресторан. Я снял дом в Милане, но там никогда не жил. Жил я в Суизио, как раз над маминой квартирой. Квартира в Милане была нужна только для того, чтобы мама поверила: я живу обычной жизнью, мне хорошо. На самом деле никакой обычной жизни у меня не было: ни невесты, ни друзей. Но мне так хотелось, чтобы она считала меня нормальным. В миланском доме я и ночевал-то всего несколько раз, зато аренду платил регулярно, как образцовый квартиросъемщик. И этот воображаемый дом, в котором шла воображаемая жизнь, признавал за мной право рассказывать ей, что я влюблен, что завел дружбу с тем-то и с тем-то. Я даже рассказывал ей, что в Милане я организовал небольшую волонтерскую организацию, как она. Как же мама мной гордилась!