Он остановился, задрав голову, глядя на кружащийся над верхушками деревьев вертолет. По-видимому, они искали площадку для приземления.

— Больше я с вами прыгать не буду! — сказал я зло, чувствуя его правоту.

— Там посмотрим. — Он помахал вертолетчикам: — Спасибо, ребята!

— Вы правда все можете? — спросил я чуть позже, когда мы пошли с ним в глубь леса.

— Ну, все не все… Могу кое-что. Вон Край родной как поднялся при моем руководстве. Нет, когда я был тут генерал-губернатором, было еще лучше! Первый секретарь крайкома — не звучит. У меня прежде француз был секретарем, Пьер, не помнишь такого? Ну, ты его с Маланьи, горничной, снял?

«Бредит, что ли?» — только подумал ведь, а он посмотрел на меня, засмеялся, пальцем погрозил, но больше в тот день воспоминаниям не предавался.

«Какая еще Маланья, какой еще француз… Вроде солидный человек, большая шишка, все кругом на полусогнутых… А со мной — сплошное панибратство. А прыжок этот? Смерти, что ли, не боится…» — размышлял я, едва поспевая за ним по лесной тропе, а вслух спросил:

— Куда идем?

— Не знаю, — пожимает плечами. — Чую, что правильно идем, я внутренний голос свой различаю, ну знаешь: холодно, тепло, теплее, еще теплее. И в воздухе сплошное дежа вю разлито. А смерти я, Паша, не боюсь, это верно. Потому как бессмертный. Ну, перевоплощусь разве что… Под другой личиной, конечно, в будущем веке, но все равно. Главное, что я в это верю, Паша. Гора не пошла к Магомету, потому что он сам в это не очень верил, понимаешь? Я в себя верю. Что всегда буду хозяином. А ты мне — телохранителем.

Я даже остановился.

— Иди-иди. Хоть я не люблю быстрой езды, но хожу быстро. Плохо тебе со мной? Ну вот как ты без меня жил?

Что видел, что слышал, что ел, с кем пил? А ты почувствуй, какой воздух, как пахнет разогретая солнцем сосна… А птицы, птицы что выделывают, радуясь? А когда-то, очень давно, в другой жизни, ты пел не хуже, нет! Потому что пел для себя. И для любимого хозяина. У тебя абсолютный слух, Паша! А ты не знал?

— В армии запевалой… был, — сказал я неуверенно.

— Это я им подсказал! — кивнул он. — Но что ты там пел… Тебе надо Шуберта, Мендельсона. Хотел даже направить тебя в консерваторию, да ведь испортят! Уж сколько мне талантов испортили!

— Издеваетесь? — снова остановился я. — Не люблю я петь. И к песням равнодушен! А от классики просто воротит.

— Придется полюбить! — строго сказал он и потянул меня за рукав. — Напомни мне потом. Месячный абонемент в филармонию. Хотя там разгонять всех пора! А хормейстера в первую очередь. Уж на что я простой чечеточник, а понимаю.