Герт-Инге рассказал о Кате Пальм – первой женщине, которую задушил, – и открыл Лизен, где ее закопал. Потом перешел к другим жертвам: винному дилеру из Мальмё, девушке с бензозаправки, польской проститутке.

Собственно, полька ему нравилась.

Лизен слушала молча, глядя перед собой. Только когда Герт-Инге рассказывал о сигарете, которую мать затушила на головке его члена, она отвернулась.

Под конец Герт-Инге вспомнил о пожаре в доме престарелых и еще раз повторил:

– Мой дед был и моим отцом.

Потом встал, приподнял в углу комнаты доску в полу и вытащил из-под нее толстую папку.

– Вот здесь… я все записал.

Лизен неожиданно разволновалась.

– Я помогу… у меня… связи, – проговорила она запинаясь.

Ответом стала очередная пощечина. Голова Лизен метнулась в сторону.

– Ты врешь! Говоришь так, потому что хочешь удрать. Но на этот раз ты не избежишь наказания. Я был глуп, когда думал, что ты не такая, как все. Я должен проучить тебя.

Герт-Инге положил папку на место и взял Лизен за ухо большим и указательным пальцем.

– А розог не хочешь? – прошептал он. – Ты ведь их никогда не пробовала, да? – И вывернул ухо так, что Лизен зажмурилась от боли. – Нет, а?

– Нет! – простонала она. – Но ты прав, я их заслужила, потом я смогу…

Отпустив ухо, Герт-Инге стащил ее с дивана и поволок в соседнюю комнатку. Там стояла черная деревянная скамья. Он сделал ее сам, по чертежу, найденному в Интернете.

К прикрученным к полу ножкам крепился кожаный ремешок. Сверху лежала кожаная подушка, которую Герт-Инге подложил Лизен под живот.

Ловкими, профессиональными движениями Герт-Инге затянул ремни вокруг ее запястий. Лизен пыталась лягаться, когда он, сев у ее ног на корточки, окончательно стянул с нее брюки и привязал лодыжки к ножкам скамьи.

Потом аккуратно поставил ее ботинки возле стены, вытащил из гардероба вешалку и повесил на нее брюки.

Взял табуретку, поставил возле скамьи и сел.

Схватил Лизен за волосы и поднял ее голову над скамьей: