Поэтому грамота, развивающая склонный к рассуждениям ум, считается только терпимой и преподается лишь тем, кто в дальнейшем не мог бы без нее обойтись: будущим чиновникам – чтобы они могли прочесть приказы императора, купцам – чтобы они не ошибались в расчете следуемых с них пошлин, врачам – чтобы они усвоили несколько непонятных простым смертным слов, ибо без этого нельзя отправлять медицинской профессии – дети же лордов, которых готовят к службе в личной гвардии императора, грамоты не изучают.

Приказы по гвардии пишутся особыми чиновниками, которые и читают их перед фронтом. К таким чиновникам гвардейцы относятся с презрением, а так как они принуждены жить в тех же казармах, то любой преступник позавидовал бы участи этих людей. Если самому гвардейцу придется в каком-нибудь исключительном случае прикоснуться к книге или письменному приказу, он может сделать это, только надев перчатки.

Зато в деле повиновения начальникам гвардия достигла чудес. Я сам видел, как молодой гвардеец съел кал своего начальника и даже уверял потом, что это очень вкусно и питательно.

Ко всем не принадлежащим к гвардии, исключая, конечно, лордов и высших чинов государства, гвардейцы относятся как к неполноценным людям, общение с которыми считается в их среде позором. Так, мне ни разу не пришлось вступить в разговор ни с одним из гвардейцев, хотя я свободно разговаривал с самим императором: гвардейцы обходили меня, как чужестранца.

Для военных действий против внешнего врага личная гвардия не предназначалась; ею пользовались только внутри государства, так что она собственно составляла особую полицейскую часть. Гвардейцы были незаменимы в случаях явного неповиновения или сопротивления властям: обладая наиболее чистой кровью и являясь поэтому живым воплощением расовой совести, они одним своим появлением в тех местах, где грозило возникнуть преступление, заставляли немедленно раскаяться даже тех, кто никакого преступления не совершал, а преступник немедленно выражал желание потерять самую способность впредь совершать преступления, если бы даже для этого ему пришлось расстаться с жизнью.

Надо ли говорить, что император любил свою гвардию и, несмотря на свою скупость, берег ее как зеницу ока, не жалея для нее ничего. Точно так же, как говорили мне, любило гвардию и все остальное население страны, но в этом я несколько сомневаюсь. Появление гвардейца в людных местах всегда было связано с некоторой неловкостью и явно выраженным желанием публики поскорее разойтись по домам.

Когда я неосторожно выразил это сомнение одному из придворных, тот справедливо возразил мне: