А чтобы я мог спокойно обдумать всю тяжесть своего преступления, в эту комнату, несмотря на недостаток подобных помещений, кроме меня, никого не посадили.

Глава двенадцатая

Глава двенадцатая

Совет министров обсуждает вопрос о преступлении Гулливера. Несколько цитат из произведений философов Юбераллии. Решение совета министров и указ императора. Гулливер, сидя в тюрьме, с удивлением замечает, что о нем забыли.

Не буду уверять читателя, что я равнодушно перенес перемену в своей судьбе. Нет. Переход от жизни во дворце к тюремному режиму был очень чувствителен для меня. Я даже не мог понять, как могут подданные императора добровольно обрекать себя на заточение и даже при этом питаться одной картошкой. Признаюсь, что, оказавшись в положении преступника, я не почувствовал ни на минуту присущего этим последним отвращения к мясу, маслу и даже хлебу. Точно также я не испытывал неудовольствия от того, что меня не заставляют работать: как ни скучно было сидеть одному, вряд ли бы я добровольно пошел таскать тяжелые тачки.

Все это происходило, вероятно, оттого, что я не имел чести принадлежать к столь высокой разновидности человеческого рода, какой была нация, населяющая лучшую из стран.

Только к одному способу искупления своей вины я оказался способным: сидя на жесткой постели и выстукивая кандалами печальную мелодию, я жестоко раскаивался в своем преступлении.

– Дурак ты, дурак, – говорил я сам себе, – надо было не болтать таких глупостей. А раз уж сорвалось с языка, чего тебе стоило выпутаться.

И верно – но хорошие мысли приходят к нам слишком поздно. Ведь стоило мне, увидев изумление императора, добавить:

– Ведь длина бороды зависит от милости вашего императорского величества.

Кто бы тогда смог обвинить меня в недостойном высшей из рас скептицизме? Наоборот, я указал бы императору новые пути к разрешению этой проблемы.

– Дурак ты, дурак, – повторял я в горьком отчаянии.

А в это время во дворце совершался суд над моей ничтожной особой.

Преступление мое было столь необычным, что ни одним законом или указом оно не было предусмотрено. Главный судья потребовал было на этом основании отказаться от обсуждения моего дела, предоставив решение самому императору, но император, указав, что я чужестранец и что в моем отечестве без суда не могут даже посадить в тюрьму, потребовал, во избежание международных осложнений, чтобы мне отрубили голову по всем правилам судопроизводства.