Она находилась в облаке света, и не было вокруг ничего, кроме этого света, но он знал, что она сидит в светлой летней комнате на даче, окно раскрыто, чуть колышется прозрачная занавеска, а за окном, совсем близко, благоухающий белый куст жасмина. На маме — ее легкое летнее платье с широкими рукавами, пестрый поясок, золотое кольцо на белой руке, в которой она держит знакомую книжку в голубом переплете с золотыми тиснеными буквами.

— Ты пришел, я ждала тебя. Знала, что ты придешь, — сказала она своим чудесным, родным голосом. Он обнял ее, и они сидели молча, за ненадобностью слов. Переживали вместе всю счастливую жизнь, когда были неразлучны, и каждый прожитый день прибавлял им любви и счастья. С той новогодней ночи, когда он, почти младенец, с просыпающейся памятью, увидел диво с благоухающей колючей зеленью, розовыми, горящими свечками, переливающимися серебряными шарами, — где-то за огнями, за хрупким стеклом, невидимое и чудесное, было мамино лицо. До того летнего, теплого вечера, одного из последних в ее жизни, когда он вывез ее на коляске в сумерки сада, и они молча, держа друг друга за руки, смотрели на летние звезды, зная о скорой разлуке, уповая на чудо будущего свидания.

— Мама, — сказал он, любуясь золотым тиснением на голубом переплете. — Я хотел спросить. Как звали твою однокурсницу, с которой ты меня познакомила в Суханове. У нее было какое-то смешное армянское имя.

— Действительно, мы посмеивались над ней, над нашей восторженной Жанет. Ее звали Жанна Матисовна.

— Спасибо. А то я все не мог вспомнить.

Они сидели до той поры, пока кто-то невидимый, за пределами лучезарной сферы, прошел мимо, подавая им тайный знак. Пора было разлучаться.

— Я хотела тебе сказать. Тот, кто помог нашему с тобой свиданию, Алексей — он Божий человек. Ты люби его, защищай. Это мой тебе наказ.

Пахнуло жасмином, сфера улетела, словно семечко одуванчика, и он опять оказался за столиком. Официант любезно наклонился и спрашивал:

— Прикажете подавать второе?

Виртуоз слабым мановением руки отослал официанта прочь. Сидели с Алексеем молча, не находя слов.

— Я хочу вам сказать. Хочу перед вами покаяться, — Виртуоз чувствовал, как горят его щеки. Это был жар одухотворенного Космоса, сквозь который он промчался со скоростью светового луча. — Я страшно виноват перед вами. Вся эта история о спасенном цесаревиче Алексее, вся неловкая выдумка о претенденте на русский престол — я к этому причастен. Эта интрига была затеяна Президентом Лампадниковым в пику прежнему Президенту Долголетову. Здесь сложные взаимоотношения, конкуренция двух политических лидеров. Вам это трудно понять, но Долголетов на время уступил свой престол Лампадникову с тем, чтобы снова вернуться в Кремль, когда созреют для этого условия. Он поддерживает свое влияние в народе, присвоив себе роль Духовного Лидера. Но нынешний Президент вошел во вкус правления и не намерен возвращать престол. Для этого он всячески принижает роль Долголетова, как русского Духовного Лидера. Вот он и придумал этот апокриф о спасенном царевиче Алексее. Натолкнулся на ту дурацкую публикацию в тобольской газете и затеял всю интригу. Я был к ней причастен, разрабатывал драматургию, вводил вас в общественное поле, представляя монархистам, иерархам церкви, знакомил с политиками и военными. Я признаюсь вам в этом. Я страшно виноват. Играл вашим именем, вашей судьбой. Но теперь раскаиваюсь. Умоляю простить меня.