Натанзон передавал дружескую атмосферу, в которой протекала беседа единомышленников, давно искавших этой встречи. Алексей Федорович Горшков, а по сути — Романов, только что явился из Екатеринбурга, от Ганиной Ямы, где пережил мистическое откровение, соединяясь в духе со своими августейшими предками. Президент поделился с гостем раздумьями о возвращении в Россию монархической формы правления. Это возвращение положит конец смутному времени, которое длится в России вот уже целый век, накапливая в русской истории неразрешимые противоречия, несоединимые разрывы, несопоставимые смыслы. Примирить их в личности нового монарха, не затронутого вековыми распрями, одухотворенного религиозным чувством и «райской мечтой» — значит обеспечить России процветание в это неспокойное время. Гость, согласившись с Президентом, поведал, что в основание новой империи будет положен принцип Справедливости. Она соединит распавшиеся территории от Кушки до Нарвы, от Курил до Беловежской Пущи, примирит богатых и бедных, сочетает все населяющие империю народы в симфоническое единство. Президент заметил, что переход к монархии не будет трудным, ибо общество созрело для этого, о чем свидетельствуют многочисленные встречи будущего Императора с представителями всех сословий. Останется уладить некоторые частности с Семьей Романовых. Договорится с иерархами Православной церкви. Обсудить с политическими партиями контуры новой конституции и сроки ее принятия. Во время беседы были высказаны критические и, порой, ироничные замечания в адрес прежнего Президента Долголетова, который для укрепления своей власти присвоил себе неподобающий статус Духовного Лидера, напоминающий надувную резиновую куклу.

Это звучало как чудовищное оскорбление. Как намек на некие резиновые изделия из магазина «Интим», которыми пользовался Ромул. Это был открытый призыв к смене конституционного строя, начало ползучего государственного переворота. И это требовало незамедлительного ответа.

Стальная воронка разверзалась перед Ромулом, затягивая в свое бешеное вращение. Жуткий магнетизм неодолимо увлекал его в крутящуюся бездну, и было невозможно устоять, не вступить в борьбу, отдать без боя власть, которая была его дыханием, костным составом, кровеносной системой, вне которой было невозможно его существование. Тем же непомерным усилием воли, что и в дни террористического акта в Беслане, он превозмог свою панику. Вернул в грудь похоже на гранату сердце, вставил в него чеку, не дав разорваться. Стал обдумывать меры противодействия.