Поезд «Северная стрела» застыл на перроне, литой, смугло-блестящий, устремленный в туманную мглу с металлическим плетеньем путей, фиолетовыми, трогающими душу огнями. Проводники в элегантной форме с серебряными эмблемами статно замерли у вагонов. Особая петербургская публика — моряки, разодетые дамы, барственного вида мужчины, — казалось, принадлежали к иному, немосковскому укладу, к истинно имперскому стилю, к петербургской красоте и величию. Алексей и Марина вошли в вагон и оказались в прекрасном двухместном купе, с зеркалами, кожаной обивкой стен, матовыми светильниками, которые можно было включить до слепящей яркости или приглушить до слабых, лунного цвета, пятен. Побросали на полки баулы и сумки и поцеловались, долго и самозабвенно, не замечая мелькающих за стеклами людей, не обращая внимания на заглядывающих в купе пассажиров.

— Любовь моя, только о тебе и мечтал все время. Только и жил мыслью о тебе.

И как было славно услышать едва уловимый хруст тронувшихся колес, осторожное ускорение поезда, увидеть плавно отплывающие огни перрона, людей, торопливо шагающих вслед вагонам. Заструились оранжево озаренные проспекты, фантастические, в серебряной чешуе супермаркеты, какие-то фабрики с яркими окнами. Москва стала мелеть, темнеть, рассасываться, и вот уже побежали предместья, темные рощи с просвечивающими, еще не спящими дачами. Несколько раз прозвенели, зарябили окнами встречные электрички. Они уже плавно летели среди летнего ночного Подмосковья с неразличимыми дубравами, полными ночного тумана низинами. А здесь — чудесная мягкость постукивающего, нежно скрипучего купе, они держат друг друга за руки, и она говорит:

— Все время видела сны. О тебе, о нем… — Она прижала тонкие белые пальцы к животу, и он гладил ее руку, боясь прикоснуться к дышащему лону, где, подвластный ей, питаемый ее горячими источниками, сберегаемый ее животворными силами, созревал младенец.

— Какие сны, любимая?

— Сплю и чувствую, что он светится во мне, как звездочка. Все больше, ярче. От него начинают расходиться круги, сиреневые, голубые, золотые. Он трепещет во мне и звучит. Я слышу волшебную музыку, вижу, как мой живот становится круглым, золотым, словно солнце. Наш сын золотой, как солнце, Царь-Солнце. Мы родим царевича, и он когда-нибудь займет трон в нашей солнечной русской Империи.

— А ты уверена, что это сын?

— Я была у врача. Сейчас существуют удивительные приборы, позволяющие на первой неделе беременности распознавать у зародыша пол. Мне показывали снимок. Это мальчик. Не просто мальчик, а крохотный портретик, с микроскопическим личиком, в котором, мне кажется, я угадала твои и мои черты.