Он остановился и, как вор, украдкой огляделся вокруг. Он был один. Здесь, в этой комнате, – ни одного студента, ни одного туриста; и сторож куда-то тоже запропастился. Он вынул ящичек с рукой мумии и снял с нее кольцо, оставленное ему в подарок заведующим. Он предпочел бы другое, с печатью, но неловко было сказать это директору, особенно после того, как тот неохотно оставил у него головку.

Он положил руку обратно в карман, а кольцо, даже не взглянув на него, надел себе на мизинец – оно пришлось впору (Ma-Ми носила его на третьем пальце левой руки). Почему-то ему захотелось подойти к портрету Ma-Ми с ее кольцом в руке.

Головка была на обычном месте. Уже несколько недель он не видел ее, и сейчас она показалась ему еще прекраснее, чем прежде, а улыбка ее еще загадочнее. Он вынул другую головку статуэтки и начал их сравнивать. О, несомненно, это одна и та же женщина, хотя статуэтка, может быть, была сделана года на три позже головки; ему казалось, что здесь лицо несколько старше и одухотвореннее. Быть может, недуг, а быть может, и предчувствие раннего конца омрачили прекрасное лицо царицы. Он начал измерять пропорции и так увлекся, что не слыхал звонка, предупреждающего о закрытии музея. И так как он сидел в углу, за большими статуями, сторож, заглянувший в эту комнату, чтобы убедиться, что она пуста, не заметил его и ушел, торопясь домой на праздник. Ибо завтра была пятница, священный день у мусульман, и музей закрывался до субботы. Хлопнула входная дверь, щелкнул тяжелый запор – и, кроме сторожа снаружи, никого не осталось даже вблизи музея, где сидел в своем уголке замечтавшийся и одинокий Смит.

Когда стемнело настолько, что уже не видно было линий, он взглянул на часы и сказал себе: пора уходить.

Как странно пусто было в залах! Не слышно ни шагов, ни человеческих голосов. Часы его показывали шесть без десяти минут. Но это же невозможно – музей закрывают в пять, должно быть, его часы испортились. Надо разыскать сторожа и уточнить у него время.

Смит вышел в галерею, оглянулся направо, налево – ни души. Побежал в один зал, в другой – нигде никого. Поспешил к главному выходу. Двери оказались заперты,

«Нет, часы мои, должно быть, идут верно. Это я не слыхал звонка. Но есть же тут хоть кто-нибудь? Наверное, еще открыта комната, где продают слепки и открытки».

Он пошел туда, но и там дверь была заперта. На его стук единственным откликом было эхо.

«Ну, ничего, – утешал он себя. – Заведующий, наверно, еще в своем кабинете. Ведь рассмотреть как следует все эти драгоценности и надписи – на это нужно много времени».