— Ничего не помню.

— Так-таки ничего и не помнишь? — почти что искренне удивился Форст.

— Ничего, — так же искренне ответил Савка. Он уже собрался с мыслями, казалось, нащупал под ногами твердую почву и решил ничего не объяснять.

— Так-таки ничего?

— Ничего.

— И давно это с тобой? — посочувствовал Форст.

— Всегда, — грустно покачал головою Савка.

— Как это всегда? — уже и вправду заинтересовался Форст.

— Если выпью, так ничего уже не помню, — выложил наконец Савка свой последний козырь.

— Ага, — — понял Форст. — Только ты, Савка, не туда попал, скажу я тебе… Выходит, что тебе эту листовку подсунули, когда ты пьяный был?

— Не знаю. Может, и так.

— Ага. Наконец-то хоть какое-то предположение… А где же ты пил?

— Не помню.

— А не кажется тебе, Савка, что все это уж слишком? — Форст начал терять интерес к допросу.

Савка помолчал… Молчал и Форст.

— Вот что, Савка. Я тебя предупреждал, и вина, значит, будет не моя. Я тебя хотел пожалеть, а ты… Человек я больной, нервы у меня ничего такого не переносят, но… ты сам виноват. Я должен помочь тебе все припомнить. Такая уж у меня обязанность. У нас есть возможность помочь тебе припомнить все, день за днем, час за часом, с того времени, когда мамочка завернула тебя в первую пеленку… Ну, в последний раз спрашиваю: будешь говорить?

— Так, ей-же-ей, не знаю… — захныкал Савка.

— Ну, хватит!

Форст постучал карандашом по абажуру.

— Возьмите, — приказал он по-немецки. — Только слегка, так, чтобы он почувствовал, понял, что ожидает его впереди. Одним словом, покажите ему перспективу.