— Да неужели?

— Уверяю вас, сеньор комиссар…

Тисон нетерпеливо тычет в землю наконечником трости:

— А вот я уверен, что ты, рыло каторжное, где-нибудь да напортачил.

— Говорю же — нет. Ей-богу. Все сделал, как вы распорядились. И сам все проверил… — Кадальсо озабоченно чешет в затылке. — Эх, если бы вы еще запомнили его лицо…

— Посмотрел бы я, как бы ты, придурок, его запомнил… Он пронесся мимо как вихрь.

Кадальсо скорбно поникает головой. Огорчительно не столько получить «придурка», сколько недоверие, что все сделано по чести. Рохелио Тисон, отмахнувшись от него, идет вниз по улице, озираясь по сторонам.

— Обязательно где-нибудь да напортачили… — бормочет он. — Иначе и быть не может.

Кадальсо понуро плетется следом — в точности как верный пес на хозяйском поводке.

— Все, конечно, может быть, сеньор комиссар, — говорит он. — Но клянусь вам, я все сделал в наилучшем виде. И ночью мы его обложим — моргнуть не успеет. Он не мог далеко уйти.

Неподалеку слышится грохот. Где-то в квартале Палильеро разорвалась бомба. Кадальсо вздрагивает, вытягивает шею в ту сторону, откуда донесся взрыв. Зеваки исчезают с балконов. Тисон, погруженный в свои мысли и безразличный ко всему остальному, тем временем поравнялся уже с фасадом церкви Росарио. Как и многие другие кадисские церкви, она как бы вписана в строй других зданий, под общую крышу. Ее выделяют только две колокольни, которые высятся над массивными, обычно настежь отворенными воротами. Сегодня они закрыты. Тисон заглядывает внутрь соседней часовни, оглядывает амвон и боковые приделы. В глубине, под запрестольным образом, мерцает лампада.

— И потом, — продолжает нагнавший его Кадальсо, — если будет мне позволено сказать, для меня это — как бы личное дело… Я его принял близко к сердцу… Знаете, сеньор комиссар, когда вошел в патио отлить и споткнулся о тело этой несчастной девчонки… Сами слышали — я завопил не своим голосом, поднял тревогу… И слава богу, что вы оказались рядом с ним. Не то опять ускользнул бы…

Комиссар трясет головой недоверчиво и зло. Чем больше времени проходит, тем с каждой минутой все явственнее пахнет поражением. Знакомый запашок И терпеть его больше нет мочи.

— А то он не ускользнул? И много ли проку, что я оказался рядом?

Агент неуклюже, как все, что он делает, поднимает руку. На миг Тисону кажется — сейчас ее положит ему на плечо. Пусть только попробует, думает он, мозги вышибу.

— Зря вы так сеньор комиссар. — Заметив, какое лицо сделалось у начальства, Кадальсо на полпути придерживает руку. — Разница есть. С попорченной шкурой ему далеко не уйти… Где-то он должен перевязать дырку. Или спрятаться.