— Да нет, не все, — с каким-то извращенным удовольствием говорит Тисон. — Один раз он все же ошибся. На улицу Лаурель после убийства так ни одной бомбы и не упало.

— Это только подтверждает нашу теорию. Ему положена определенная квота ошибок Имеет он право на допустимую погрешность? А? Как вам кажется?

Тисон не отвечает и на этот раз. Он вспоминает свою собственную растерянность. Свое бесплодное ожидание и искушение все послать к черту. И собственные промахи за шахматной доской. Всю цепочку ошибок. Включая последнюю — ферзевой гамбит.

— Да, — продолжает Барруль, — он убивал там, в тех пустотах, которые ожидали своей бомбы. И тщился уже не исправлять несовершенства науки или техники. И даже не заполнять чужим страданием пустоту, оставшуюся после смерти дочери… Нет. Ему желательно было снова и снова подтвердить, что он, убогий ремесленник, сумел вознестись на высоты познания.

— Отсюда и вызывающее поведение.

— Думаю, да. Он знал, что за ним гонятся по пятам, и принял правила игры. Потому и выжидал столько времени, прежде чем совершить новое убийство. Подстерегал добычу. И, когда счел, что готов, решил обмануть ваши ожидания. Он так и сделал, но промедлил буквально на несколько минут.

Хохот комиссара — столь же зловещий, как и окружающий его пейзаж — гулко разносится в черных стенах замка.

— Да, если бы Кадальсо не приспичило… Случай!

— Именно так. Мыловар среди прочих вероятностей не учел эту.

Оба замолкают. Воздух по-прежнему неподвижен — ни малейшего дуновения. В черную бархатную подушечку неба воткнуты булавки звезд.

— Я убежден, — говорит Барруль спустя несколько минут, — что он, убивая, даже не испытывал удовольствия.

— Это возможно.

Слышатся шаги. Приблизившись со стороны улицы, возникают в проломе стены две тени. Одна — громоздкая, объемистая — выступает вперед, четче вырисовываясь в полумраке. Тисон узнает Кадальсо.

— Мы здесь, сеньор комиссар.

— Одни пришли?

— Как вы приказали.

Тисон оборачивается к Баррулю:

— Теперь, профессор, я попрошу вас удалиться… Я вам очень благодарен. Но теперь вы должны уйти.

Тот смотрит на него тревожно и пытливо. Снова в стеклах очков вспыхивает двойной отблеск фонаря.

— А кто этот второй?