– Снайпер, – сказала я, переходя к делу.

Флавио взглянул на кузена, потом на Нико Паломбо и наконец перевел карие глаза на меня:

– Кто?

Я показала на граффити, затем пальцем прикоснулась к запястью парня.

– Может, похерим протокол? Или предпочитаешь потерять десять минут, уверяя меня, что не понимаешь, о чем речь, а я буду тебе доказывать, что понимаешь?

Это был выстрел наудачу, однако Флавио улыбнулся, хоть и скупо. Моя откровенность пришлась ему по вкусу.

– И чего? – осведомился он.

– Может быть, тебе самому интересно, зачем я его разыскиваю.

Улыбка на миг стала шире, но тотчас исчезла.

– Может быть.

Напрягая голос, чтобы заглушить грохочущую музыку, я, пока он тянул свое пиво, начала говорить: международный издатель… важная книга… возможна крупная ретроспектива в Нью-Йорке или в Лондоне… И все прочее. О том, как несколько недель иду по следу Снайпера. Из Лиссабона в Верону, из Вероны в Неаполь. Горбунчики и все такое. Корсарская война.

Он резко повернул голову к кузену и Паломбо:

– Уже успели наболтать?

Я поспешила вмешаться:

– Да это всем известное дело. Знаменитое. От вашей истории с «ТаргаН» было много шуму.

Кажется, ему это польстило. Слава. В мире граффити едва ли не все можно свести к понятию «уважение». Я имею в виду внутренние правила, разумеется. Уставы, по которым живут начинающие. Когда мы с Литой еще были вместе, она сказала мне такое, чего я не забуду никогда: там, в городе, на этих стенах, которые мы расписываем, притаилось то, что люди позабыли. Старые слова, которые никто больше не произносит. Мечтая, что они станут нашими, я и мне подобные отправляемся по ночам за этими словами.

– Не верю, что Снайпер согласится глотать такое дерьмо, – сказал Флавио.

– Вот я и намереваюсь проверить, проглотит или поперхнется.

Он не улыбнулся. И покачал головой, как бы отказываясь от совершенно ненужных проверок.

– Его хотят обуть, – заметил он резко.