Кампильо внимательно посмотрел на сигарный дым и улыбнулся.

— Честно говоря, я и сам не знаю. — Он умолк, о чем-то размышляя. — Наверное, просто потому что вы… кажетесь мне порядочным человеком. Да, скорее всего, именно поэтому.

Дон Хайме потупился.

— Я всего лишь учитель фехтования, — ответил он сдержанно. — Наши отношения с маркизом были деловыми: дон Луис не оказал мне чести сделать меня своим доверенным лицом.

— Вы видели его в прошлую пятницу. Не был ли он обеспокоен, взволнован?.. Не было ли в его поведении чего-нибудь необычного?

— Я, во всяком случае, ничего не заметил.

— А раньше?

— Возможно, что-то и было, но я не обращал внимания. В последнее время почти во всех чувствуется напряжение, и я просто не придал бы этому значения.

— Он говорил что-нибудь о политике?

— По-моему, дон Луис был от этого весьма далек. Иногда он говорил, что ему занятно наблюдать политическую жизнь, но для него это было всего лишь развлечением.

Комиссар недоверчиво покачал головой.

— Развлечение? Гм, так-так… Однако покойный маркиз занимал ответственный пост в правительстве; вам, я думаю, это известно. Его назначил сам министр; что и говорить, ведь министр был не кто иной, как его дядя со стороны матери, дон Хоакин Вальеспин, мир его праху. — Кампильо ехидно улыбнулся, давая понять, что у него есть свое мнение о непотизме в кругах испанской аристократии. — Это дела минувших дней, но таким способом несложно нажить себе врагов… Взять хоть меня, к примеру. Будучи министром, Вальеспин целых полгода не давал мне занять должность комиссара полиции… — Он глубокомысленно прищелкнул языком. — Вот так, представьте себе!

— Возможно. Признаться, я не слишком гожусь для беседы на такие темы.

Кампильо докурил свою сигару и держал окурок в пальцах, не зная, как с ним поступить.

— Во всем этом деле есть еще одна деталь… гм… интимного свойства. — Поколебавшись, он бросил окурок в вазу китайского фарфора. — Маркиз был большой любитель слабого пола… Вы понимаете, что я хочу сказать. Какой-нибудь ревнивый муж… Поруганная честь и так далее.

Дон Хайме помрачнел: предположение явно отдавало дурным вкусом.

— Боюсь, сеньор Кампильо, что и в этом щекотливом вопросе я вряд ли сумею вам помочь. В одном я убежден: дон Луис де Аяла был настоящим кабальеро. — Он посмотрел в водянистые глаза комиссара, затем на его парик, немного съехавший набок. Он воодушевился, в его тоне послышался вызов. — Я прошу вас относиться к покойному дону Луису уважительно и не желаю выслушивать грязные сплетни.

Комиссар поспешно извинился и, немного смутившись, рассеянно коснулся парика кончиками пальцев. Да-да, конечно. Дон Хайме понял его слова несколько превратно. Это формальный вопрос. Он бы никогда не осмелился намекнуть…