– Понятно. Священников.

– Ну да.

– Священников и все такое. Подбородок Бонафе образовал три жирные складки, когда он кивнул, ободренный надеждой:

– Вижу, мы начали понимать друг друга. Теперь Куарт смотрел на него спокойно, заложив руки за спину:

– И что же конкретно вы желаете знать?

– Ну, всего понемногу. – Бонафе почесал подмышку под пиджаком. – Например, что думают в Риме об этой церкви. Как смотрят на этого священника… И все, что вы можете рассказать мне о своей миссии здесь. – Он подчеркнул свои слова еще более широкой улыбкой, наполовину услужливой, наполовину сообщнической. – Я постараюсь облегчить вам эту задачу.

– А если я откажусь?

Журналист прищелкнул языком, как бы давая понять, что при том уровне, какого достигли их отношения, это было бы неуместно.

– Ну, репортаж-то я сделаю в любом случае. А кто не со мной, тот против меня… – Говоря это, он покачался с носка на пятку. – Разве не так написано в вашем Евангелии?

– Послушайте, Буэнафе…

– Бонафе, – уточнил тот, поднимая указательный палец. – Онорато Бонафе.

Мгновение Куарт молча смотрел на него. Потом, глянув по сторонам, сделал шаг к журналисту. Вид у него при этом был вполне конфиденциальный, но в этом движении – а может, в его росте или выражении глаз – было что-то такое, что заставило Бонафе отступить к самой стене.

– В общем-то, мне наплевать, как произносится ваша фамилия, – понизив голос, проговорил Куарт, – потому что я надеюсь, что мне больше никогда не придется встречаться с вами. – Он придвинулся еще ближе – настолько, что Бонафе, почувствовав себя крайне неуютно, заморгал. – А сказать я вам хочу вот что. Я не знаю, кто вы – наглец, шантажист, дурак или все это вместе взятое. Но в любом случае – и несмотря на то что я священнослужитель – мне не чужд такой грех, как гнев, поэтому советую вам исчезнуть с глаз долой. И немедленно.

Свет фонаря отбрасывал вертикальные полосы на лицо журналиста. От улыбки не осталось и следа; Бонафе смотрел на Куарта со смешанным выражением страха и злости.

– Это не подобает священнику, – пробормотал он, и двойной подбородок его задрожал. – Я имею в виду ваше поведение.

– Вам так кажется?.. – Теперь улыбался Куарт, и в его улыбке было весьма мало от дружелюбия. – Вы удивитесь, если узнаете, на какие неподобающие священнику вещи я бываю способен.

Он повернулся к Бонафе спиной и зашагал дальше, мысленно задавая себе вопрос, какую цену ему придется заплатить за эту маленькую победу. Ясно ему было только то, что необходимо закончить это расследование прежде, чем все чересчур осложнится – если только этого уже не произошло. Журналист, рыскающий по ризницам, стал той самой последней каплей, которая переполнила чашу. Размышляя об этом, Куарт пересек площадь Вирхен-де-лос-Рейес, не обратив никакого внимания на пару, сидевшую на одной из скамеек, – мужчину и женщину, которые встали и, держась на некотором расстоянии, последовали за ним. Мужчина был толст, одет в белый костюм и шляпу-панаму, женщина – в платье в крупный горох, с забавным завитком волос на лбу. Они шли под руку, как обыкновенная мирная супружеская пара, наслаждающаяся прогулкой в теплый вечер; но, проходя мимо человека в водолазке и пиджаке в крупную клетку, пожевывавшего палочку, прислонившись к стене у входа в бар «Хиральда», они обменялись с ним понимающим взглядом. В этот момент со всех башен Севильи раздался колокольный звон, который вспугнул стаи голубей, уже отходивших было ко сну под уютными навесами крыш.