Наполовину протиснувшись в исповедальню – причем кисточка его косички колыхалась, как хвостик старательной белки, – Навахо приподнял брезент, покрывавший труп. Бонафе, очень тихий, очень желтый, полулежал на деревянном сиденье исповедальни, упираясь затылком в угол; подбородок утонул в жирных складках шеи. Глаза у него были закрыты, на левой стороне лица – огромный фиолетовый кровоподтек. Выражение лица было кротким, а может быть, усталым. Под носом и в углу рта виднелись струйки засохшей крови, а на шее и груди она расплылась широким пятном.

– Наш медик только что осмотрел его. – Старший следователь указал на молодого человека, который, присев на одну из скамей, записывал что-то в блокноте. – И говорят, что это просто мешок костей – внутри сплошные переломы. Как от очень сильного удара или, может быть, падения. Чего мы не можем понять – так это того, как он попал сюда. Или как его сюда засунули.

Повинуясь чисто профессиональному рефлексу и превозмогая отвращение, которое у него вызывал этот субъект при жизни, Куарт пробормотал коротенькую заупокойную молитву и осенил труп крестом. Стоя за его спиной, Навахо с интересом наблюдал за ним.

– Я бы на вашем месте так не беспокоился, патер. Он уже давненько в таком состоянии. Так что если он и должен куда-то, попасть, – его руки изобразили два крылышка, летящих вверх, – то уж давно попал.

– Когда он умер?

– Пока еще трудно сказать. – Он снова указал на врача. – Так, на глаз, наш специалист прикинул, что часов двенадцать-четырнадцать назад.

Несколько полицейских, стоявших на лесах возле статуи Пресвятой Девы, оживленно разговаривали, и их голоса гулким эхом отдавались под сводом. Старший следователь свистнул им, чтобы говорили потише, и они смущенно повиновались, как мальчишки, которых призвали к порядку в школьной часовне. Куарт повернулся туда, где, глядя на него, сидела Грис Марсала. Впервые она показалась ему хрупкой, очень одинокой, такой тихой, на этих ступенях, ведущих к алтарю. Снова накрывая Бонафе брезентом, полицейский сказал, что эта монахиня, спозаранку придя в церковь, обнаружила труп.

– Я хотел бы поговорить с ней.

– Само собой, патер. – Одной рукой поправляя брезент, другой Навахо, понимающе улыбаясь, подкрутил усы. – Только, если вы не против, я бы предпочел, чтобы прежде вы рассказали мне, откуда вы знаете покойника… Таким образом ваши свидетельства будут совершенно самостоятельными и потому гораздо более достоверными. – Он взглянул на него, поверх своих круглых очков. – Так как, вы не против?

– Как вам будет угодно. Но с кем вам обязательно следовало бы поговорить – так это с приходским священником.