И пахло похлебкой, кипящей в горшке, пока старый священник возле камина склонял: Rosa, rosae. И тень мальчика, затерянного в мире, ориентирующемся по звездному свету пятисотлетней давности, обрисовалась на тонкой стене, что укрывала его от жестокого холода, царящего там, снаружи. И эта самая тень приблизилась к другой тени, ожидавшей под бугенвилиями и апельсиновыми деревьями, приблизилась настолько, что вдохнула ее аромат, ее тепло, ее дыхание. Но за секунду до того, как вплести пальцы в ее волосы, чтобы на одну ночь убежать от одиночества – крохотные алые капельки в неизмеримо огромном закате, – тень, ребенок, мужчина, смотрящий на обнаженное женское тело в золотистом вечернем свете, бесприютный, измученный храмовник, – все они одновременно обернулись, чтобы взглянуть назад и вверх, на едва освещенное окно в башне голубятни. Туда, где старый угрюмый священник, недоверчивый, скептичный и отважный, разглядывал страшную тайну бесчувственного неба в обществе призрака женщины, искавшей на горизонте белые паруса.

XII. Гнев Божий

XII. Гнев Божий

Он скрылся с наших глаз, но как –

понять мы даже не успели.

Даже сквозь трубочный дым было заметно, каким удовлетворением блестят глаза архиепископа Севильского.

– Значит, Рим сдается, – сказал он.

Куарт поставил чашечку на блюдце и промокнул губы салфеткой, вышитой руками монахинь. Его тихий смешок был похож на вздох.

– Все зависит от точки зрения, Ваше Преосвященство.

Монсеньор Корво выпустил еще один клуб дыма. Они сидели друг против друга, разделенные низким столиком с двумя приборами на серебряном подносе. Такова была привычка архиепископа – приглашать своего первого утреннего посетителя разделить с ним завтрак. На самом деле этот кофе с тостами, сливочным маслом и джемом из горьких апельсинов предназначался для декана собора, однако неожиданное появление Куарта, пришедшего с прощальным визитом, внесло изменения в протокол. А архиепископ терпеть не мог остывшего кофе.

– Я же говорил вам, что это дело нелегко будет решить.

Куарт откинулся на спинку кресла. Он с радостью лишил бы архиепископа удовольствия проводить его сарказмом и самодовольными улыбками, отдающими английским табаком, но правила обязывали перед отъездом засвидетельствовать ему свое почтение. Что ж, этикет есть этикет.

– Позволю себе напомнить Вашему Преосвященству, что я прибыл сюда не для того, чтобы решать что бы то ни было, а с целью проинформировать Рим о сложившейся здесь ситуации. Именно это я и собираюсь сделать.

Монсеньор Корво был в восторге.

– Так и не выяснив, кто такой «Вечерня», – закончил он.