Муньос, скрестив руки на груди и не отводя глаз от доски, на несколько мгновений задумался. Но когда последовал ответ, Хулии стало ясно, что он обдумывал не ход, а целесообразность его разъяснения.

— У него есть несколько возможностей, — уклончиво проговорил он. — Какие-то из них более интересные, какие-то — менее… Первые также и более опасны. Начиная с этого момента партия разветвляется, как дерево; имеется как минимум четыре варианта. Одни из них грозят впутать нас в длинную и сложную игру, что, возможно, входит в намерения нашего противника… Другие могли бы решить исход партии в четыре-пять ходов.

— А каково ваше мнение? — спросил Сесар.

— Свое мнение я предпочел бы пока держать при себе. Сейчас ход черных.

Он собрал фигуры, сложил доску и опять сунул ее в карман плаща. Хулия смотрела на него с любопытством.

— То, что вы недавно говорили, весьма странно… Я имею в виду чувство юмора убийцы. Вы сказали, что начали даже понимать его… Вы действительно находите во всем этом нечто юмористическое?

Шахматист ответил не сразу.

— Можете называть это юмором, иронией или как вам будет угодно… — произнес он наконец. — Но любовь нашего врага к игре слов бесспорна. — Он положил руку на лежащий на столе листок бумаги. — Видите ли, есть нечто, чего вы пока еще не поняли… Убийца, используя знаки Ф: Л, устанавливает связь между гибелью вашей подруги и ладьей, съеденной черной королевой. Ведь фамилия Менчу была Роч, не так ли? А это слово, так же, как и английское rook[901], может быть истолковано как roca — скала, но, кроме того, еще и как roque — тура: так иногда в шахматах называют ладью.

— Утром приходили из полиции. — Лола Бельмонте смотрела на Хулию и Муньоса так, словно лично на них возлагала ответственность за это событие.

— Все это просто… — Она поискала подходящее слово, но, так и не найдя его, обернулась к мужу за подсказкой.

— Весьма неприятно, — произнес Альфонсо и снова вернулся к прежнему занятию — откровенному разглядыванию бюста Хулии. Было очевидно, что полиция полицией, а он только что поднялся с постели. Темные круги под припухшими со сна веками придавали ему вид потрепанного бонвивана.

— Не просто весьма неприятно! — Лола Бельмонте наконец нашла соответствующий термин и даже подалась вперед на стуле всем своим сухим, костлявым телом. — Это был просто позор: знаете ли вы такого-то, знакомы ли вы с такой-то… И все это с таким видом, как будто мы и есть преступники.

— А мы вовсе не преступники, — с циничной серьезностью вставил ее муж.

— Не болтай глупостей! — Лола Бельмонте метнула на него злобный взгляд.