После отбоя воздушной тревоги они вышли вместе. И, словно заранее договорившись, двинулись к подножию лестницы, что вела к старинному собору. Ниже, между зданий на улице Каньон упала бомба, побив оспой осколков фасады и засыпав мостовую стеклянным крошевом и обрывками трамвайных проводов. Экой, прости господи, символизм, подумал Фалько, увидев, что шрапнель как бритвой срезала нижнюю лиловую полосу на трехцветном полотнище, вывешенном над входом в винный погребок. Жильцы соседних домов оценивали ущерб от бомбежки, мальчишки искали скрученные в жгуты осколки.

– Как насчет стакана вина? – спросил Фалько.

– Не откажусь.

Погребок притулился на углу рядом с папертью: мраморный прилавок, большие темные бочки, афиша, возвещающая о корриде 1898 года. Пахло грязными опилками и винной кислятиной. Фалько и Портела заказали по стакану красного и несколько минут говорили о всяких пустяках. Ни тот, ни другой не упомянул ни бильярд, ни бомбы. Один расспрашивал, а другой рассказывал о том, как работает в швейном ателье своего отца, очень известном на Калье-Майор. До войны оно процветало, а сейчас переживает трудности.

– Времена такие, что людей не больно-то заботит, как они выглядят… Разумеется, клиентов не убавилось, но гораздо меньше стали заказывать элегантные костюмы… Такие, знаете, чтоб как раньше. Никому они не нужны.

– Но обмундирование-то шьете?

– Только за счет этого и держимся. То же самое у хозяина мастерской, где на двери изображено огромное «борсалино»… Раньше торговал шляпами, а теперь пилотками да беретами.

– Ну, это естественно. Другие потребности сейчас у людей.

Портела взглянул на значок с серпом и молотом в петлице у Фалько:

– А вы на каком поприще подвизаетесь?

– Я мобилизован.

– Вы здешний?

– Из Гранады.

– Я ведь не жалуюсь, – сказал Портела, немного помолчав. – Так, наверно, и должно быть. Но все же надеюсь, все это пройдет и начнется нормальная жизнь.

– Что вы называете «нормальной жизнью»?

– Когда бомбы не падают и люди одеваются, как им нравится.

– Словом, как Господь заповедал, да?

Последовавшее молчание было неприятно. Портела уставился на свой стакан и не поднимал глаз на собеседника. Потом резко вскинул голову:

– Хоть вы и носите это, я не верю, что вы из тех, кто…

– Из кого?