Я был готов расстаться с Вашингтоном. У меня все еще оставалось несколько сотен долларов в запасе после продажи патента, но Джимми Рембрандт остался без средств раньше меня, и я ссудил ему пять сотен. Вдобавок некая замужняя дама, жена сенатора из Новой Англии, начала преследовать меня в отеле – она звонила в неподходящее время и угрожала, что обвинит меня в изнасиловании и потребует моей высылки, если я не соглашусь с ней встретиться. Я не хотел оказаться жеребцом, которого могли использовать как угодно, вопреки его воле. Покинув город, я избавился бы от всех затруднений. Женщина перестала бы [196] мешать моей работе, которая уже подходила к завершению. Я подготовил технические спецификации и схемы будущего передатчика радиоволн. Во время следующего визита Чарли Роффи спросил, получится ли у меня выехать в Мемфис к третьему февраля. Я заявил, что буду в его распоряжении. Казалось, он очень волновался. Все было улажено, кроме незначительных документов. Наше авиационное предприятие могло стартовать меньше чем через месяц.

Мне не понадобилось много времени, чтобы привести в порядок дела. Я зарегистрировал свое новое изобретение. Я еще раз написал Эсме и Коле. Было опасно связываться со мной напрямую, но сообщение можно передать через миссис Корнелиус. Я написал своей подруге-кокни, сообщил, как идут дела, и пожелал ей удачи. Моя звезда вот-вот взойдет в Теннесси. В ближайшее время у меня, несомненно, появятся собственный особняк и плантация. Она может разыскать меня под именем полковника Питерсона в «Адлер апартментс», Линдон-стрит, Мемфис, Теннесси, где Дик Гилпин снял для меня комнаты.

Тем вечером я в последний раз поужинал со своими юными благодетелями. Сами они возвращались в Нью-Йорк по делу. Они сказали, что при первой же возможности попытаются увидеться со мной в Мемфисе. Мы неизбежно встретимся в ближайшем будущем, заверил Джимми. В конце концов, мы по-прежнему оставались «тремя мушкетерами». Пятьсот долларов он мне обещал прислать через несколько дней.

Третьего февраля 1922 года я сел в пульмановский вагон, который обслуживала Южная железнодорожная компания. Всего через сорок пять часов я оказался в «городе Нового Нила» – так его назвал Марк Твен. Падал легкий снег. Завернувшись в медвежью шубу, чувствуя прилив уверенности, когда моих бедер касались казацкие пистолеты, я сидел в отдельном купе. Я воображал себя первопроходцем девятнадцатого века, собирающимся исследовать девственный континент. Я устал от Вашингтона и его декадентских радостей. Я с нетерпением ждал более суровых удовольствий Мемфиса. Прозвенел звонок. Поезд зашумел. Позже, в сумраке, я прошел в технический вагон. Позади меня как будто рушились огромные памятники и колонны. Колея превратилась в две тонких черных линии в неясном пространстве, которое постепенно становилось все более хаотичным. Вскоре перед глазами у меня остался только движущийся занавес снежной бури, он скрывал одну мечту так, чтобы ее могла заменить другая.