Мы с Эсме уже арендовали коляску, чтобы осмотреть окрестности. Мы прокатились вдоль роскошных полей, мимо пальмовых рощ, через холмы, которые медленно поднимались на юге, внезапно возносясь ввысь. Они устремляли острые вершины к Красной Горе — огромному фантастическому склону, рассеченному белой тропой, которая тянулась с гребня, словно старая зарубцевавшаяся рана.

— Эта гора — призрак величия Фив, — объявил Квелч, приблизившись к нам, — память о земных богах, грозовая туча, нежданно возникающая посреди ясного открытого неба! Она может нависнуть близко, мрачная, коричнево-красная, горячая, сухая, непроницаемая, неподвижная, — или оказаться далеко, поблескивающая розовая громада в синей тени раннего утра, — неважно! Она всегда огромна, мои дорогие друзья, она укрывает своей тенью весь мир и всех людей!

С тех пор как мы высадились на берег, размышления профессора стали подчеркнуто лиричными. Он не избегает меня и Эсме — напротив, то и дело разыскивает нас, как будто хочет стереть все неприятные воспоминания и изменить наше мнение. Профессор ведет себя учтиво и даже заботливо.

— Ни один Птолемей, ни один римлянин, ни один француз никогда не построил такого великолепного и практичного здания, как этот отель, — продолжает Квелч, а я начинаю подумывать о том, как бы от него сбежать. — Месье Пьер Лоти в злом и декадентском воплощении англофобии, которое он назвал «Смерть Филе»[478], отрицательно отзывается об этом отеле. Но разве вы не замечаете, как он прекрасен? Он решительно затмевает все современное поселение. Как полагаете, это уже достаточно ценное свойство? Я сказал то же самое в своей книге. И был польщен тем, что Томас Кук лично написал мне письмо и до войны мне предоставили кредит в баре и ресторане. Война принесла упадок нравов. Какая сила привела нас к такому ужасному самоуничтожению?

Я признаюсь, что этот вопрос задаю очень часто. Я говорю, что надеюсь ответить на него в одном из сценариев, который собираюсь написать для нашей новой компании. Действие «Безумия» развернется во французском саду, куда вторглись солдаты всех стран. Квелч думает, что сэр Рэнальф Ститон уцепится за идею, «особенно если добавить туда предмет любви героя; например, молодую леди, которую насилуют боши».

Я считал, что мой фильм будет выше примитивного национализма, и чувствовал, что сэр Рэнальф оценит универсализм моей идеи. Он, в конце концов, занимался созданием международных картин. Сэр Рэнальф подтвердил это, когда приехал поездом из Каира, в сопровождении трех слуг и большого количества багажа. Он занял почти половину этажа в «Зимнем дворце». Некоторые комнаты предназначались для нашего кинопроизводства, но у меня сложилось впечатление, что слугам пришлось сильно потесниться.