Я осмелился заметить, что все эти названия звучат не слишком привлекательно. Я больше не испытывал интереса ни к каким особенностям работорговли. До сих пор мы путешествовали в спокойной, дружественной компании. Но я видел воинов в синих накидках. Подобные им, несомненно, повстречаются на Дороге Воров. Как же они нас примут?

— Они ценят отважных мужчин, — весело и беззаботно сообщил мне Коля. — В конце концов, нигде нет обозначенной дороги в Зазару. Мужчины сами должны отыскать путь. С помощью карты и компаса. — Он указал на старый кожаный чехол, висевший у него на поясе.

Я восхищался своим другом, но, откровенно говоря, не особенно полагался на его навыки поисковика. Теперь я убежден: все было еще более безнадежно, чем он признавал. Как я догадался, он собирался украсть товар, представлявший огромную ценность. Ставицкий давил на Колю и шантажировал моего друга в Париже, возможно, угрожая сдать его чекистам, которые составляли тогда примерно половину эмигрантов в городе. Также возникла проблема с одной девчонкой из апашей[558]. Я не осуждал Колю. Я и сам иногда не мог действовать как святой. Il fallait être idiot ou hypnotise pour périr dans ces fameux camps. Chacun a toujours être maître de son destin[559].

Наше путешествие, которое, как мы надеялись, должно было закончиться в Танжере, теперь еще только начиналось. Мы знали, что нас ожидает не то неспешное и предсказуемое странствие, которым мы наслаждались до сих пор. Однако я уже научился уважать пустыню и никогда не доверять ей — это был единственный способ выжить. Пока еще мы не столкнулись с «настоящей» пустыней, той «мерзостью запустения»[560], о которой говорил Леонард Вулворт, хотя, полагаю, он имел в виду Ур[561].

Египет завоевал Финикию, но совершил ошибку, дозволив ее обитателям обосноваться в Ханаане. Египтяне верили, что «филистимляне» будут управлять евреями. И, конечно, они не подумали о Самсоне.

Как это ни парадоксально, но, оставив позади одинокую цитадель христианского мира, мы присоединились к каравану высоких, одетых в белое странников, которые собирались совершить несколько выгодных сделок и вернуться в Чад богатыми людьми. Они с сильным акцентом говорили по-арабски и совсем плохо — по-французски. Но черные оказались приятными спутниками в те две недели, которые нам потребовались, чтобы достигнуть Эль-Джауфа, небольшого оазиса с привычными глиняными лачугами, ветхими храмами, рваными навесами и шаткими стойлами. Зато там обнаружились хвастливые евреи-торговцы, которые, судя по их относительно богатой одежде, были единственными зажиточными людьми в селении; Коля вел с ними какие-то дела. Он избавился от нашего самого старого и самого слабого верблюда, получив за него удивительную, почти невероятно высокую цену. Когда Коля показал мне кошелек с золотом, сердце у меня упало. Теперь туареги были просто обязаны напасть на нас. Я подслушал разговоры погонщиков и предположил, что мы пойдем по одному из маршрутов до Джербы[562], а уже оттуда в Тунис, но Коля сказал, что это слишком опасно. Мы должны были убедиться, что нам не придется жить в страхе, когда мы возвратимся в Европу. А еще мы не могли рисковать и встречаться с французскими и итальянскими патрулями, которые постоянно следили за этими дорогами. Единственно возможный маршрут — выбранный им.