Эти люди нежны и мягкосердечны. Они заботятся друг о друге. В конце концов, однако, пустыня оставляет слишком много возможностей для абстрактного мышления, особенно когда это касается внешнего мира. Пустыня неизбежно превращает тебя в отшельника — все твои мысли свободны и просты. Отшельник, проведший в пустыне десять лет, приходит на главную городскую площадь. Он говорит: «У меня есть сообщение». Люди собираются вокруг него. Они посылают своих друзей, чтобы те пригласили других друзей. Они ждут, терпеливо, но с возрастающим волнением. И когда все собираются там и почтительно умолкают, отшельник смотрит на них и улыбается. «Любите друг друга», — говорит он.

Возможно, город усложняет проблемы. Город, в конце концов, сложный организм, прекраснейшее создание человечества. Как человеческая математика может описать город? Сложности города отражают сложности Божьего мира. И все-таки кочевник наделен ясностью видения, которой никогда не обретет городской житель. Именно поэтому наши города должны взлететь; таков лучший из двух миров.

— Тут у тебя все не в плепорцию, Иван, — говорит миссис Корнелиус. — Как в любых больших местах. То же самое было, когда мы попали в Дартмур. Или в Йоркшире. Полутшаешь какие-то новостишки и тут же их раздуваешь.

После этого я снова задумался об отношении к христианам, скажем, арабов-ваххабитов или о том, как казаки воспринимают евреев. Возможно, именно поэтому я чувствовал такую крепкую связь с пустыней. Степи или baria’d[563] — неизменные картины всегда оказывают на разум сходное воздействие. Как я узнал от бедуинов, чем меньше видишь предполагаемого врага, тем более зловещим он кажется. Тогда, конечно, воображение делает свою работу. И вы не признаете врага, когда увидите его. К примеру, не все евреи — это пятая колонна коммунистов; не все христиане — лицемеры.

Я сказал Коле, что, по-моему, в словах суданца есть смысл. Нам требовалось нанять проводника. Если не бишарина, то, может, кого-то из племени туарегов? Но он был непреклонен.

— Путь никому не известен. Тропа, которая ведет к тропе, потеряна. Именно поэтому европейцы не сумели ничего найти. Когда мы все отыщем, то сможем устроить свой собственный маршрут. Тайна даст нам постоянное преимущество, если мы и дальше станем заниматься этим бизнесом.

Потом он показал мне карту, которую ему помог нарисовать сенусит[564]. Это место могло быть где угодно. Но Коля знал долготу и широту.

— Как только доберемся до Зазары, у нас снова будет четкая тропа. И не одна. Большинство из них, конечно, направлены во внутренние районы. Дороги работорговцев ведут с континента — из французской Западной Африки и Рио-де-Оро[565], из Абиссинии. Почти все темнокожие рабы теперь проходят через Зазару. Оттуда они могут направиться на восток: в Каир и Мекку, в Ирак или Сирию; на запад: в Триполи, Алжир и Марокко. Римляне не изобретали дорожную сеть, как не изобретали математику. Всем этим мы обязаны арабам.