Мария Ивановна остановилась возле пожилой женщины, продававшей старую серую шаль из козьего пуха.
— Сестрица, ты местная? — как можно ласковее спросила она.
— Местная, голубушка, местная. Хочешь купить? Бери, отдам за бесценок.
— Не до покупок мне… Ты вот что скажи мне, сестрица: детей из Сталинграда сюда не привозили?
— Видела каких-то, но откуда они, не знаю.
Мария Ивановна рассказала легенду о пропаже своих детей.
— Говорят, немцы вывезли их куда-то, — пояснила она. — Вот и хожу, ищу. — Мария Ивановна вытерла слезу концом синего в белый горошек платка.
— Кто у тебя были — мальчики или девочки?
— Девочки: одной — семь, другой — пять… У самой здоровья совсем нет, спасибо вон Марусе: сжалилась, сопровождает меня… Маруся, подойди сюда!
Подошла Маруся, познакомилась с женщиной, та назвалась Прасковьей Ильиничной.
— Прасковья Ильинична, семья-то у тебя большая? — спросила Мария Ивановна, которая тоже назвала свое имя. — Не примешь нас денька на два?
— Какая сейчас семья? Муж в гражданскую погиб, сын на фронте под Москвой, дочку в неметчину увезли, — рассказывала Прасковья Ильинична, слезы ручьем бежали по ее дряблым щекам. — Не знаю, Мария Ивановна, что и ответить тебе. Уж больно лютуют фашисты: за плохое отношение к немецким войскам — расстрел, за уклонение от регистрации — расстрел, за появление на улице в вечернее время — расстрел, за укрывательство посторонних — опять расстрел…
— Мы будем тише мыши, а в случае чего — выдашь за сродственницу. Мужа-то как звали?
— Егором Ивановичем.
— Ну вот, подходяще, и я Ивановна. Значит, можешь сказать, что я твоя золовка.
— Ладно уж, приходите через часок, — согласилась Прасковья Ильинична и объяснила, как найти ее дом. Трудно сказать, что повлияло на ее решение: доброта или обещание хорошо заплатить. — Маруся-то цыганка, что ли?
— Нет, она из Молдавии эвакуированная.
— Ладно, приходите, — повторила Прасковья Ильинична. — Кому платок — пуховый, почти неношеный?..
Вечером за чашкой чая хозяйка была разговорчивей, чем на рынке. Она расспрашивала о положении в Сталинграде, о ходе и исходе войны.
— Удержат наши город-то?